Название: Изгоняющий кошмары
Автор: Корейский Песец / Шу-кун / Ie-rey
Фендом: EXO - K/M
Основные персонажи: Ким Чонин (Кай), До Кёнсу (ДиО)
Пэйринг или персонажи: КайСу, изящно галопирующий мимо Ким Джунсу и тигром крадущийся Чхве Шивон
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, AU
Предупреждения: Кинк
Размер: Макси, 138 страниц
Кол-во частей: 13
Статус: закончен
Описание:
Кёнсу — профессиональный наёмник, который получил жестокий заказ. Его «мишень» — популярный год назад айдол — ничего не видит после предыдущего покушения, и лишь пёс Чип пытается защитить хозяина. Входит в цикл "Ороборо", но является самостоятельной историей ficbook.net/collections/4045613 //Снова дружно делаем вид, что это миди
Примечания автора:
Данный фанфик является самостоятельным, можно безболезненно читать отдельно от цикла. Цикл «Ороборо» продолжает работу «Энгармония Ким Чонина» ficbook.net/readfic/2333530. Ороборо — символ философского камня, эликсира жизни, вечности и цикличности времени. Изображается как змея, кусающая себя за хвост. В рецепт Ороборо входят элементы, каждый из которых требует особого приготовления и содержит в себе как добродетель, так и порок. Одни говорят, что всего их дюжина, другие говорят, что дюжина «чёртова», но малая (11) или большая (13), точно не знают.
Всё, что вы не хотели знать о талисманах, но придётся...
Плейлист к фанфику - vk.com/wall-79961496_11749
Ссылка на оригинал КФ: ficbook.net/readfic/3032961
На рассвете Чонину снилось что-то плохое. Кёнсу сидел рядом с ним на кровати и терпеливо гладил по голове, ворошил пальцами влажные от пота тёмные пряди надо лбом и всматривался в слегка искажённые черты. Потом Чонин унялся, перевернулся на спину, закинул руку за голову и продолжил спать уже безмятежно.
Кёнсу плотнее завернулся в одеяло. Он всё так же сидел рядом и смотрел на Чонина. До этого пытался укрыть Чонина простынёй, но тот упрямо сдвигал ткань или вертелся так, что простыня сползала. Вот и сейчас простыня сбилась складками вокруг бёдер и на поясе, открыв ноги ниже колен и корпус от пояса и выше.
Кёнсу покосился на стену, отметил в пределах досягаемости светильник и тянувшийся от него провод. Проводом нетрудно обмотать смуглую шею и задушить. Хотя нет, слишком долго. Чонин жилистый, проворный и выносливый, да и руки у него сильные, а плечи широкие. Он вполне способен долго сопротивляться и вывернуться. И тогда Кёнсу придётся несладко, пусть Чонин и не видит ничего.
На столике у кровати валялся ножик для бумаги. Если правильно воткнуть в шею… Такой вариант получше.
Кёнсу уставился на ямочку меж ключиц. Уязвимое место. Он закусил губу, продолжая разглядывать ключицы. Если бы ему позволено было выбирать способ убийства, он выбрал бы яд. Такой яд, который сохранил бы тело Чонина неизменным. Подмешать в еду или уколоть иглой, смазанной ядом. Смерть стала бы похожа на сон, но Чонин выглядел бы как живой.
Кёнсу подтянул колени к груди, обхватил их руками и сплёл пальцы. И только через пару минут осознал, что уже предаётся сожалениям. Паршиво-то как. В смерти ведь нет ничего плохого, и Чонина стоило убить хотя бы из-за его глаз, которые уже никогда не увидят света. Он обрёл бы покой при славе. О чём ещё мечтать в его положении? И его смерть породила бы тысячи вопросов и предположений, превратилась бы в загадку, что будоражила бы умы не одну сотню лет. По-своему красиво даже. И Кёнсу мог подарить это Чонину. Не так уж и мало, да? Глупо сожалеть.
Чонин сонно потянулся, повернулся на бок, потом на живот, уткнулся носом в подушку, снова повертелся и затих.
Кёнсу принялся разглядывать гибкую спину. Из-за белой простыни на пояснице гладкая кожа казалась ещё более смуглой, чем была на самом деле. Широкие плечи, рельефные мышцы руки, острый локоть, обвитое жилами предплечье, запястье, узловатые пальцы на подушке, повёрнутое в сторону Кёнсу лицо. Тёмные волосы — волной на лоб, полукружия ресниц, приоткрытые губы, твёрдый подбородок. Резкие и жёсткие черты, но такие спокойные и умиротворённые.
Чонин шумно вздохнул, облизнул нижнюю губу, сдвинул руку, подложив ладонь под щеку, и вновь задышал ровно и размеренно. Ладонь под щекой — так обычно спят дети, но Чонин смотрелся в таком положении удивительно естественно. Влажный блеск приковывал внимание к его губам. Чёткий контур, насыщенный цвет из-за частых покусываний. Кёнсу помнил, что эти губы были отнюдь не гладкими, скорее уж, шершавыми. Неудивительно, если вспомнить, как часто Чонин их облизывал, тем самым подсушивая кожу и делая её «ломкой».
Кёнсу улёгся рядом, помедлил, но всё же вытянул руку и невесомо провёл по нижней губе Чонина кончиком указательного пальца. Как он и думал, в центре губы под пальцем сильнее всего ощущались неровности кожи. Чонин сонно смахнул палец Кёнсу в сторону и уткнулся носом в подушку. Кёнсу неторопливо вплёл пальцы в непослушные волосы на затылке, принялся поглаживать и перебирать пряди. Волосы тёплым шёлком скользили меж пальцами. Жёсткие, но гладкие. Кёнсу нравилось перебирать их — это успокаивало. Успокаивало их обоих.
Чонин даже сдвинулся ближе к Кёнсу, потом повернул голову, буквально уткнулся лбом в бок Кёнсу.
А немного позднее на кровать запрыгнул Чип, вклинился между ними, плюхнулся на бок и пихнул Кёнсу лапами. Пришлось отодвинуться, чтобы Чип не зарычал и не разбудил Чонина. При этом Чип внимательно смотрел на Кёнсу и выглядел ужасно недовольным, как будто Кёнсу улёгся на его законное место и спёр из тайника все сахарные косточки.
Под пристальным взглядом Чипа Кёнсу продержался не так долго, как ему бы хотелось, но на часах как раз засветилась шестёрка — самое время вставать, принимать душ и готовить завтрак, потому что Чонин чаще всего просыпался в семь.
После Кёнсу привычно занимался завтраком. Непривычными были его мысли.
Он отстранённо размышлял о людях в целом и о себе и Чонине в частности. Пытался представить, что обычно делают люди, когда живут вместе. Кёнсу почему-то казалось, что жизнь людей в таком случае скучная и пресная. Нельзя же всё время думать только о работе и семье. Или можно?
Кёнсу медленно помешал ложкой какао и признал, что тогда он сам мало отличается от прочих людей, потому что тоже живёт работой. Другое дело, что работа частенько преподносила сюрпризы и острые ощущения, адреналин. Хотя бы в случае с Чонином адреналина хватало. Получалось даже больше нормы, потому что Чонин оставался для Кёнсу загадкой. Обычно Кёнсу легко разбирался в «мишенях» и быстро приспосабливался к ним, хорошо ориентировался в мотивах и привычках.
С Чонином это не работало. Если поначалу Кёнсу грешил на его внезапную слепоту, то теперь объяснить непредсказуемость и непонятность Чонина слепотой было невозможно.
Чонин просыпался, принимал душ и шёл танцевать. Прерывался на обед — не всегда, но всё же — и опять возвращался к танцам. Потом душ и сон. И всё заново. Танцы Чонин иногда разбавлял визитами в агентство и выступлениями. Порой Кёнсу читал ему по вечерам, но эти случаи легко по пальцам пересчитать. Фактически Чонин всё время танцевал.
Кёнсу достаточно потёрся в коридорах агентства, говорил с господином Шином и прочими сотрудниками, так что знал, что в прежние времена Чонин снимался в кино, выступал в качестве модели, танцевал и пел. Сейчас кино и модельная сфера ему не грозили — они не для слепых. Чонин мог бы петь, но это оправдывало себя лишь в записи, а вот для шоу и выступлений не годилось, поскольку Чонин уже не настолько хорошо владел своим лицом. Его мимика оживала лишь во время танца. Танцор и хореограф от Бога — так о нём говорили, не уставая поражаться той лёгкости, с которой он продолжал танцевать на сцене даже сейчас.
И только Кёнсу знал, чего Чонину стоила эта кажущаяся «лёгкость». Он даже пошерстил в сети научные работы на эту тему, хотя так и не понял до конца механизм восприятия мира ослепшими людьми. И этот механизм отличался в случаях врождённой слепоты и приобретённой. Впрочем, Кёнсу отлично помнил, как Чонин «пробовал» сцену перед выступлением и сколько времени уходило на то, чтобы заучить клочок пространства, где предстояло танцевать. Иногда Чонин перестраивал танец из-за сцены, и это было непросто сделать, но он делал.
Многие люди, будь они на месте Чонина, давно сдались бы, столкнувшись с такими трудностями в количестве. Но Чонин не сдавался и продолжал танцевать, как бы трудно ему ни приходилось. Это вызывало ещё большее восхищение.
Чонин всё время танцевал, и это было единственной постоянной вещью в том, что касалось Чонина. И только.
В этом ключе Кёнсу и размышлял — о себе и о Чонине. Сейчас Кёнсу жил вместе с Чонином. Постель он решил пока держать в скобках, к тому же, это случилось всего один раз, и далеко не факт, что всё повторится. Так вот, Кёнсу жил вместе с Чонином и заботился о нём, проводил с ним больше времени, чем кто-либо ещё. Это отличалось от обычной работы Кёнсу. Ещё ни разу он не проводил с «мишенью» так много времени, никогда не был настолько близок к человеку, которого предстояло убить, никогда не пытался жить с «мишенью» в одном и том же ритме. Не то чтобы Кёнсу это беспокоило, но озадачивало в некоторой степени, потому что порождало новые привычки.
Кёнсу старался просыпаться немного раньше, быстро ополаскиваться в душе и бежать готовить завтрак с неизменным какао или горячим шоколадом. А ещё он привык следить за Чонином и улавливать те мгновения, когда Чонину требовалась помощь. И это медленно, но верно становилось частью его натуры. Он постоянно напоминал себе, что это заказ. Постоянно напоминал себе пункты плана и инструкции заказчика, прокручивал в голове то, что ему требовалось сделать в итоге с Чонином, но определённый порядок действий всё равно становился привычкой.
Кёнсу пришёл к выводу, что на его месте должен быть человек, испытывающий к Чонину ненависть. Спустя минуту Кёнсу отмёл этот вывод, потому что ненависть Чонин и Чип просекли бы сразу. Этот тандем поддавался немного лишь в тех случаях, когда Кёнсу шёл на поводу у искренних порывов своей души. Всякий раз, когда он искренне хотел помочь Чонину, тот либо делал крошечный шажок навстречу, либо не мешал хотя бы. И каждый раз, когда Кёнсу пытался действовать по расчёту или схитрить, Чонин превращался в монолитную стену, о которую Кёнсу при желании мог до бесконечности расшибать себе лоб. Чип был «стенкой» поживее, зато с зубами. Как показала практика, пёс не ленился пускать зубы в ход, лишь бы был повод.
Ненависть не годилась, но Кёнсу помнил и слова наставника — нельзя сближаться с «мишенью». Существовала условная граница, которую запрещалось пересекать. Дилемма в нынешнем задании заключалась именно в том, что Кёнсу просто не мог выполнить заказ без пересечения этой границы. Он долго думал об этом и пришёл именно к такому окончательному выводу. Примерил ситуацию на себя и понял, что он не станет доверять человеку, который не доверяет ему самому. Доверие по умолчанию предполагало взаимность, иначе никак. И это всё осложнялось слепотой Чонина. Слепота делала обычные способы бесполезными и требовала безусловной искренности от Кёнсу во всём. Не будет искренности — не получится выполнить заказ.
Тупик. Безнадёжный. И Кёнсу не знал, как ему поступить. Впервые он столкнулся с подобным за всё время работы в конторе. Для такого задания требовалось быть беспринципным, ни во что не верить и ни во что не ставить весь мир. Требовалось быть бездушным подонком. И любой среднестатистический человек считал убийц именно такими. Другое дело, что Кёнсу был профессионалом. Он убивал, потому что это его работа. Его этому учили, ему платили деньги, как любому служащему в любой компании. И он как раз прекрасно знал, что беспринципные убийцы подвизались в иной сфере и жили недолго. Потому что беспринципность — это хорошо, быть может, но беспринципность порождала недоверие, внушала страх всем вокруг, а страх вёл к ненависти и неприятию, и дарил кучу врагов, готовых воткнуть нож в спину. Они и втыкали. С охотой. И избежать этого нельзя, потому что у беспринципных людей нет друзей. Друзья им не нужны вовсе. Да и кто захочет дружбы человека, который ни во что не ставит ни мир вокруг, ни прочих людей? Никто.
В конторе, насколько помнил Кёнсу, работал один такой тип. И контора сама же от него избавилась, потому что — беспринципность. Ни одна организация не может существовать долго и надёжно, если не станет придерживаться принципов. Отсутствие принципов — проблема для бизнеса.
У Кёнсу же принципы имелись. Частично — собственные, частично — от наставника, частично — от конторы. И он никогда не считал себя преступником. Он просто не был человеком. Или был, но не таким, как большинство людей.
— Какие планы на сегодня? — тихо спросил он, когда Чонин устроился за столом и прикоснулся к кружке с какао.
— Обычные.
Чонин ничего больше не сказал, но немой вопрос повис над столом.
— Если не возражаешь, я отлучусь до обеда по личным делам.
Чонин пожал плечами, допил какао и исчез за дверью зеркальной комнаты вместе с Чипом.
Тем лучше.
Кёнсу торопливо переоделся, смахнул с полки ключи и выскочил из квартиры. Свою машину он оставил на подземной стоянке с месяц назад, и она никуда за это время не делась. Шивон жил за городом, но на путь туда вряд ли бы ушло много времени, если ехать на собственной машине и знать дорогу.
Просто у Кёнсу возникла потребность поговорить с наставником. Всё равно больше не с кем. И потому что это неправильно. У убийцы не должно возникать ощущения, что им играют. Есть заказ, есть мишень и есть исполнитель, который приводит замысел к нужному знаменателю. Исполнитель — движущая сила, всё зависит только от него. Это норма. Три переменные в правильном уравнении — именно так всегда говорил Шивон.
В нынешнем деле переменных оказалось куда больше, и Кёнсу ни разу с подобным не сталкивался. Ему надоело блуждать в потёмках. Ему требовался совет опытного человека, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Но уже сейчас Кёнсу перестал ощущать себя «движущей силой». Он и не был этой «движущей силой» с самого начала, потому что сроки болтались за пределами уравнения, да ещё и требовалось сделать нечто большее, чем просто убить. И тут уж в роли движущей силы выступала мишень, что вовсе никуда не годилось.
У дома Шивона Кёнсу облаяла какая-то серая и облезлая шавка. Сам Шивон распахнул перед ним дверь, шикнул на собаку и запустил Кёнсу внутрь. В молчании приготовили кофе и перебрались на летнюю террасу. Потягивали кофе и смотрели на фигурно подстриженные кусты. На ветках болтались китайские колокольчики, что мелодично звенели от легчайшего дуновения ветра.
Кёнсу временами поглядывал на Шивона. Отметил, что седины в тёмных волосах прибавилось, а сам Шивон стал суше и тоньше.
— Как белка в колесе?
— Не то слово, мастер, — тихо отозвался Кёнсу. — У меня необычный заказ. Пытался отказаться — не дали. Считают, что я лучше всего подхожу.
— Мишень?
Кёнсу достал из кармана сложенный пополам снимок и протянул Шивону. Тот развернул плотную бумагу, бросил беглый взгляд и слабо усмехнулся.
— Тебе не следовало вообще браться за заказ.
— Почему?
— Потому что он — воплощение всего того, что тебя так завораживает в людях. Хотя это лишнее. Я в курсе твоего заказа. И я советовал поручить заказ кому-нибудь другому, не тебе. Ко мне не прислушались. Результат ты знаешь, полагаю.
— Мне кажется, в этом деле два заказчика, отсюда и проблемы с исполнением.
— Кажется тебе по-другому. Ты уверен, что заказчика два. И их действительно два. Сначала мишень заказал один человек. Просто назвал цель и сообщил, что время смерти выберет он сам. Как именно умрёт мишень, его не интересовало, лишь бы наверняка. Всего через пару недель ту же мишень назвал другой человек и сразу расписал, как именно должна умереть мишень. В деталях. Контора отправила сообщение первому заказчику. Тот заплатил двойной тариф, настоял, что время смерти выберет он, как именно мишень умрёт, ему по-прежнему всё равно. Поскольку первый заказчик заплатил вдвое, а второй — один тариф и, предположительно, второй сверху за успешное выполнение, контора согласовала заказы в один.
— Всё решили деньги? — невесело уточнил Кёнсу.
— Если бы второй заказчик заплатил больше и сразу наверняка, первому заказчику отказали бы. Да, всё решили деньги.
— Я знаю второго заказчика, — поразмыслив, признался Кёнсу. — Отследил по деньгам.
— Ещё бы. Зато не знаешь первого.
— А вы, мастер?
— Тоже нет. Заказчик анонимный. Не редкость в нашей практике, сам знаешь. Насколько помню условия твоего заказа… тебе нужно добиться доверия мишени, а потом зверски убить. Убить тогда, когда разрешит первый заказчик. И убить так, как хочет второй заказчик. Как успехи?
Кёнсу задумчиво разглядывал пустую чашку в руках Шивона и молчал, а колокольчики на ветках тихо звенели. Признаваться, что всё плохо, не хотелось. Было неловко и стыдно — перед наставником. Кёнсу чувствовал себя так, словно не смог оправдать возложенные на него надежды.
— Судя по твоему выразительному молчанию, успехи оставляют желать лучшего.
— Он слепой, — глухо напомнил Кёнсу. — Ни черта не видит и никому не верит. Только сделай шаг к нему — уткнёшься в колючки. Я о доверии даже не заикаюсь. Тут бы просто понравиться хоть немного, но как?
— Ты верно сказал — он ни черта не видит, — после долгой паузы заговорил Шивон и кивнул собственным словам. — Это и есть ключ. Зрячие люди всегда могут оценить внешность человека, его жесты, мимику, поведение. Зрячих людей одним голосом не проведёшь — они читают все реакции. Зрячего человека сложнее обмануть. Любой зрячий человек считает, что он видит всех вокруг насквозь. Но твоя мишень слепая. Он ничего не видит. И он не видит ту границу, что отделяет плохих людей от хороших, понимаешь? Он не ощущает уверенности в своих оценках, потому что может полагаться только на голоса, а голоса могут лгать. Дай ему нечто большее, чем только свой голос. Дай ему ещё хоть что-нибудь, чем он сможет проверять твою искренность.
— Он и так отлично чует, когда я искренен, а когда - нет. Не хуже чует, чем его пёс-поводырь.
— Обмани его. Научи принимать ещё что-то за доказательство искренности. Убеди его, что ты — хороший. Что ты вообще единственный, кто имеет право быть с ним рядом. Докажи ему, что ты единственный, кто никогда не подведёт.
— Но как?
— Просто поверь в это сам. Сыграй. Сыграй роль человека, для которого нет ничего важнее. Сыграй роль человека, который живёт им. Сыграй роль человека, который верит ему. Если ты сам в это поверишь, в твоей игре будет доля искренности. Если будешь верить ты сам, поверит и он. А ты просто верь и не думай о сроках и условиях. Вспомнишь о них тогда, когда тебе скажут «фас». До этого живи так, словно заказа не существует.
— Но это же… — Кёнсу с изумлением уставился на Шивона. Сейчас слова Шивона противоречили всему, чему он учил Кёнсу прежде.
— Это необычное задание, ты сам говорил. Стандартные методы тут не сработают. Иногда нужно нарушать правила — в виде исключения. Я не вижу иного способа выполнить этот заказ. Лучший способ — забыть о заказе, играть роль, верить в неё до тех пор, пока заказчик не скажет «убей». С такой позиции ты идеальный исполнитель этого заказа, потому что в мишени полно того, что тебя привлекает. Твоя симпатия будет искренней, значит, шансы, что он поверит именно тебе, высоки.
Кёнсу медленно поставил чашку на перила террасы и закусил губу, терзая разум предположениями и возможными вариантами. В словах Шивона хватало рациональности, но Кёнсу смущал такой подход.
— Вы всегда предостерегали меня. Говорили, что не следует подходить к мишеням слишком близко. Говорили, что я непременно проиграю в чужом мире, если позволю себе оказаться в тени мишени. Но сейчас вы предлагаете мне сделать именно это. Мастер, как я могу победить на чужом поле и играя по чужим правилам?
— Считай, что сейчас мирное время. Я же сказал — забудь о заказе. Представь, что ты не работаешь в конторе, а работаешь на этого парня. Представь, что ты обычный. Представь, что ты живёшь с ним. И живи. О заказе вспомнишь тогда, когда придёт время. Тогда ты просто закончишь игру и выполнишь заказ, оставшись в шаге от мишени.
Кёнсу молчал, низко опустив голову. Слова Шивона по-прежнему звучали убедительно и логично, но Кёнсу претил такой расклад. Хуже того, Кёнсу не смог бы столь же внятно и логично объяснить, почему ему это не нравится. В его мотивах не хватало рациональности, зато с эмоциями получался откровенный перебор.
Шивон сжал его плечо пальцами почти до боли и тепло улыбнулся:
— Я ведь сказал, тебе не следовало браться за этот заказ, но сейчас пути назад нет. Ты справишься. Это не будет просто, но ты справишься.
Кёнсу промолчал. Убить Чонина он мог и прямо сейчас — быстро и наверняка. И это казалось ему куда более честным, чем игра по нотам в ожидании отмашки для долгой и мучительной смерти.
— Знаете, мастер, сейчас я понимаю некоторых из тех, кто ушёл из конторы. Флэш не смог выстрелить в мишень, когда мишень держала на руках ребёнка. Чжун отказался взорвать автобус, потому что в нём оказалось куда больше пассажиров, чем он рассчитывал… Иногда мне интересно, почему контора так цепляется за принципы и избавляется от тех исполнителей, которым на принципы плевать. Они ведь убивают всегда и при любом раскладе. С ними не случается осечек.
— Случаются. Посмотри на это иначе. Такие исполнители часто убивают больше, чем нужно, и привлекают лишнее внимание. Им нравится убивать. Часто они убивают совсем не так, как того требует заказ. И убивают не тех. Или убивают всех подряд. Конторе не нужны те, кто получает удовольствие от убийства. Конторе нужны… солдаты, умеющие выполнять приказы.
— Солдаты умеют думать и нарушать приказы не хуже прочих.
— Поэтому контора придерживается принципов. Ты знаешь их все. И принимать решение за тебя никто не будет. Подумай как-нибудь об этом.
Кёнсу не стал думать об этом, хотя, наверное, стоило. Но сразу после разговора с наставником он не мог размышлять о столь отвлечённых вещах. Его куда больше беспокоили сложность задания и Чонин.
Кёнсу бесшумно прикрыл за собой дверь квартиры, сбросил ботинки и вслушался в тишину. Он прошёлся по квартире, мягко ступая босыми ногами. Толкнул дверь в зеркальную комнату.
Чонин сидел на полу и гладил Чипа, разбирал пальцами длинный мех на шее. Хотя Кёнсу двигался беззвучно, Чонин всё равно повернул голову, безошибочно определив, где именно остановился Кёнсу.
— Я вернулся, — после длинной паузы тихо сообщил Кёнсу. Чонин отвернулся к Чипу и снова принялся разбирать мех. Чип счастливо жмурился и колотил по полу пушистым хвостом.
— Можно с тобой поговорить?
Кёнсу подошёл ближе и сел на пол рядом с Чонином под пристальным взглядом пса. Чонин потрепал Чипа за ухом, неохотно повернулся к Кёнсу и замер в ожидании. Ресницы затенили его глаза. Он будто бы смотрел вниз, на скрещенные ноги Кёнсу. На самом деле он, конечно же, никуда не смотрел и ничего не видел.
Кёнсу напряжённо кусал губы и размышлял о детекторах лжи. Провести машину иногда проще, чем человека. А иногда и наоборот бывает. Но Шивон верно сказал — требовалось дать Чонину ещё что-то, кроме голоса. Что-то, что подтверждало бы искренность голоса и слов.
— Чонин… — Кёнсу умолк, сделал глубокий вдох и неуверенно продолжил: — Я просто не знаю, смогу ли сказать это потом. Сейчас я всё время жду и гадаю, как долго пробуду рядом. Жду, что в любой момент ты можешь сказать, что я не нужен, и выставить меня за дверь. Я помню, ты говорил, что никого не выгоняешь — все уходят сами. Но я не хочу уходить. А если я не уйду сам… Не знаю.
Кёнсу осторожно протянул руку, коснулся запястья Чонина и притянул горячую ладонь к своей груди, прижал крепко, чтобы под смуглыми пальцами ощущалось быстрое биение сердца.
— Я хочу сказать сейчас, пока я ещё рядом.
Лицо Чонина осталось спокойным и бесстрастным, но он попытался убрать руку. Кёнсу не позволил. Он хотел, чтобы Чонин не только слышал его, но и чувствовал пульс.
— Я… Ты мне нравишься.
Как ни крути, Кёнсу сейчас сказал правду. Он сидел и ждал, всматривался в лицо Чонина, но ничего прочесть не мог. Потом Чонин резко отдёрнул руку и сжал ладонь в кулак. Полные губы искривила злая усмешка.
— Я хорошо знаю людей. Когда они встречают мне подобных, ну, всяких слепых, немых или глухих, то стараются удрать побыстрее и подальше, отгородиться как-нибудь. Относятся так, словно это не слепые, глухие или немые, а прокажённые. Словно это заразно. Прячут глаза, отдёргивают руки, стараются отделаться поскорее…
— Чонин…
— Я знаю это, — с нажимом повторил Чонин. — Я сам поступал так же. Поведение может быть разным, но суть его всегда сводится к этому — отгородиться, убежать. Хотя бы из жалости. И знаешь, я в курсе, насколько хорош в постели, но уже год как всем на это наплевать, потому что я ничего не вижу, а значит, всё равно что прокажённый. И будем честны до конца, ночка у нас получилась так себе. Тогда скажи мне, почему? Или тебя так возбуждает мысль о сексе с тем, кто не может тебя увидеть? Или ты думаешь, что я настолько оголодал без секса, что буду трахаться с кем угодно?
— Мне всё равно, будешь ты кого-нибудь трахать или практиковать полное воздержание. Я сказал, что ты мне нравишься, но я не говорил, что хочу спать с тобой. И не говорил, что испытываю к тебе жалость.
Кёнсу напряжённо наблюдал, как Чонин хмурился и закусывал губу. Видимо, пытался понять истинные мотивы Кёнсу. Пришлось вновь взять Чонина за запястье и прижать его ладонь к груди.
— Я могу повторить. Чонин, я хочу быть рядом. Но я не прошу ни о чём. Я всего лишь говорю, что ты мне нравишься. Это простая констатация факта. Всего лишь. Меня зовут Кёнсу, а не Сончжин, если ты вдруг забыл. И я сказал то, что хотел сказать. Потому что потом у меня может не быть такой возможности. Я всего лишь хочу, чтобы ты знал это. Знал, что ты мне нравишься. Это не условие, не принуждение делать выбор, не ультиматум и не жалость… Ничего такого. Это просто факт, с которым я ничего не могу поделать. Но мне будет немножко легче, если ты будешь знать. Это всё.
Кёнсу разжал пальцы, но ладонь Чонина осталась на его груди. По-прежнему бесстрастное смуглое лицо перед глазами, лишь слегка опущенные ресницы слабо подрагивали, как и кончики пальцев на груди Кёнсу. И Кёнсу впервые в жизни так сильно желал, чтобы ему поверили.
Чонин медленно отвёл руку, без спешки поднялся и двинулся к двери в компании Чипа. На пороге поколебался, повернул голову немного и уточнил:
— Сегодня обед вообще будет?
— И что тебе хотелось бы на обед?
У Чонина выразительно заворчало в животе.
— Кажется, это не имеет особого значения. Съем всё. У тебя есть полчаса.
Кёнсу вышел в коридор через минуту и отметил приоткрытую дверь ванной. На подходе верным стражем сидел Чип и мрачно смотрел на него умными глазами. «Хоть что говори и делай, а я тебе не верю». Кёнсу слабо улыбнулся и беззвучно шевельнул губами: «Посмотрим. Но куда важнее, чтобы верил он, а не ты».
— Чонин, тебе спинку потереть?
— Пошёл к чёрту… — тут же долетело в ответ приглушённое ворчание, заставившее Кёнсу довольно заулыбаться. Быстрая реакция многого стоила, если вспомнить, что Чонин прежде чаще всего выдерживал перед ответами долгие паузы. Крошечный сдвиг с мёртвой точки, но он был. Прогресс зависел теперь только от терпения и настойчивости Кёнсу. Если не спешить и не делать ошибок… возможно, этот заказ станет выполнимым.
Чип презрительно фыркнул и улёгся поперёк коридора, перекрыв путь к двери ванной окончательно. Ещё и зубы показал. У Кёнсу немедленно зачесалась укушенная не так давно кисть. Хорошо, что Чип тогда просто куснул, а не отхватил руку к чёртовой матери. А ведь мог бы. Вон зубы какие.
Автор: Корейский Песец / Шу-кун / Ie-rey
Фендом: EXO - K/M
Основные персонажи: Ким Чонин (Кай), До Кёнсу (ДиО)
Пэйринг или персонажи: КайСу, изящно галопирующий мимо Ким Джунсу и тигром крадущийся Чхве Шивон
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, AU
Предупреждения: Кинк
Размер: Макси, 138 страниц
Кол-во частей: 13
Статус: закончен
Описание:
Кёнсу — профессиональный наёмник, который получил жестокий заказ. Его «мишень» — популярный год назад айдол — ничего не видит после предыдущего покушения, и лишь пёс Чип пытается защитить хозяина. Входит в цикл "Ороборо", но является самостоятельной историей ficbook.net/collections/4045613 //Снова дружно делаем вид, что это миди
Примечания автора:
Данный фанфик является самостоятельным, можно безболезненно читать отдельно от цикла. Цикл «Ороборо» продолжает работу «Энгармония Ким Чонина» ficbook.net/readfic/2333530. Ороборо — символ философского камня, эликсира жизни, вечности и цикличности времени. Изображается как змея, кусающая себя за хвост. В рецепт Ороборо входят элементы, каждый из которых требует особого приготовления и содержит в себе как добродетель, так и порок. Одни говорят, что всего их дюжина, другие говорят, что дюжина «чёртова», но малая (11) или большая (13), точно не знают.
Всё, что вы не хотели знать о талисманах, но придётся...
Плейлист к фанфику - vk.com/wall-79961496_11749
Ссылка на оригинал КФ: ficbook.net/readfic/3032961
Часть 6
Часть 6
На рассвете Чонину снилось что-то плохое. Кёнсу сидел рядом с ним на кровати и терпеливо гладил по голове, ворошил пальцами влажные от пота тёмные пряди надо лбом и всматривался в слегка искажённые черты. Потом Чонин унялся, перевернулся на спину, закинул руку за голову и продолжил спать уже безмятежно.
Кёнсу плотнее завернулся в одеяло. Он всё так же сидел рядом и смотрел на Чонина. До этого пытался укрыть Чонина простынёй, но тот упрямо сдвигал ткань или вертелся так, что простыня сползала. Вот и сейчас простыня сбилась складками вокруг бёдер и на поясе, открыв ноги ниже колен и корпус от пояса и выше.
Кёнсу покосился на стену, отметил в пределах досягаемости светильник и тянувшийся от него провод. Проводом нетрудно обмотать смуглую шею и задушить. Хотя нет, слишком долго. Чонин жилистый, проворный и выносливый, да и руки у него сильные, а плечи широкие. Он вполне способен долго сопротивляться и вывернуться. И тогда Кёнсу придётся несладко, пусть Чонин и не видит ничего.
На столике у кровати валялся ножик для бумаги. Если правильно воткнуть в шею… Такой вариант получше.
Кёнсу уставился на ямочку меж ключиц. Уязвимое место. Он закусил губу, продолжая разглядывать ключицы. Если бы ему позволено было выбирать способ убийства, он выбрал бы яд. Такой яд, который сохранил бы тело Чонина неизменным. Подмешать в еду или уколоть иглой, смазанной ядом. Смерть стала бы похожа на сон, но Чонин выглядел бы как живой.
Кёнсу подтянул колени к груди, обхватил их руками и сплёл пальцы. И только через пару минут осознал, что уже предаётся сожалениям. Паршиво-то как. В смерти ведь нет ничего плохого, и Чонина стоило убить хотя бы из-за его глаз, которые уже никогда не увидят света. Он обрёл бы покой при славе. О чём ещё мечтать в его положении? И его смерть породила бы тысячи вопросов и предположений, превратилась бы в загадку, что будоражила бы умы не одну сотню лет. По-своему красиво даже. И Кёнсу мог подарить это Чонину. Не так уж и мало, да? Глупо сожалеть.
Чонин сонно потянулся, повернулся на бок, потом на живот, уткнулся носом в подушку, снова повертелся и затих.
Кёнсу принялся разглядывать гибкую спину. Из-за белой простыни на пояснице гладкая кожа казалась ещё более смуглой, чем была на самом деле. Широкие плечи, рельефные мышцы руки, острый локоть, обвитое жилами предплечье, запястье, узловатые пальцы на подушке, повёрнутое в сторону Кёнсу лицо. Тёмные волосы — волной на лоб, полукружия ресниц, приоткрытые губы, твёрдый подбородок. Резкие и жёсткие черты, но такие спокойные и умиротворённые.
Чонин шумно вздохнул, облизнул нижнюю губу, сдвинул руку, подложив ладонь под щеку, и вновь задышал ровно и размеренно. Ладонь под щекой — так обычно спят дети, но Чонин смотрелся в таком положении удивительно естественно. Влажный блеск приковывал внимание к его губам. Чёткий контур, насыщенный цвет из-за частых покусываний. Кёнсу помнил, что эти губы были отнюдь не гладкими, скорее уж, шершавыми. Неудивительно, если вспомнить, как часто Чонин их облизывал, тем самым подсушивая кожу и делая её «ломкой».
Кёнсу улёгся рядом, помедлил, но всё же вытянул руку и невесомо провёл по нижней губе Чонина кончиком указательного пальца. Как он и думал, в центре губы под пальцем сильнее всего ощущались неровности кожи. Чонин сонно смахнул палец Кёнсу в сторону и уткнулся носом в подушку. Кёнсу неторопливо вплёл пальцы в непослушные волосы на затылке, принялся поглаживать и перебирать пряди. Волосы тёплым шёлком скользили меж пальцами. Жёсткие, но гладкие. Кёнсу нравилось перебирать их — это успокаивало. Успокаивало их обоих.
Чонин даже сдвинулся ближе к Кёнсу, потом повернул голову, буквально уткнулся лбом в бок Кёнсу.
А немного позднее на кровать запрыгнул Чип, вклинился между ними, плюхнулся на бок и пихнул Кёнсу лапами. Пришлось отодвинуться, чтобы Чип не зарычал и не разбудил Чонина. При этом Чип внимательно смотрел на Кёнсу и выглядел ужасно недовольным, как будто Кёнсу улёгся на его законное место и спёр из тайника все сахарные косточки.
Под пристальным взглядом Чипа Кёнсу продержался не так долго, как ему бы хотелось, но на часах как раз засветилась шестёрка — самое время вставать, принимать душ и готовить завтрак, потому что Чонин чаще всего просыпался в семь.
После Кёнсу привычно занимался завтраком. Непривычными были его мысли.
Он отстранённо размышлял о людях в целом и о себе и Чонине в частности. Пытался представить, что обычно делают люди, когда живут вместе. Кёнсу почему-то казалось, что жизнь людей в таком случае скучная и пресная. Нельзя же всё время думать только о работе и семье. Или можно?
Кёнсу медленно помешал ложкой какао и признал, что тогда он сам мало отличается от прочих людей, потому что тоже живёт работой. Другое дело, что работа частенько преподносила сюрпризы и острые ощущения, адреналин. Хотя бы в случае с Чонином адреналина хватало. Получалось даже больше нормы, потому что Чонин оставался для Кёнсу загадкой. Обычно Кёнсу легко разбирался в «мишенях» и быстро приспосабливался к ним, хорошо ориентировался в мотивах и привычках.
С Чонином это не работало. Если поначалу Кёнсу грешил на его внезапную слепоту, то теперь объяснить непредсказуемость и непонятность Чонина слепотой было невозможно.
Чонин просыпался, принимал душ и шёл танцевать. Прерывался на обед — не всегда, но всё же — и опять возвращался к танцам. Потом душ и сон. И всё заново. Танцы Чонин иногда разбавлял визитами в агентство и выступлениями. Порой Кёнсу читал ему по вечерам, но эти случаи легко по пальцам пересчитать. Фактически Чонин всё время танцевал.
Кёнсу достаточно потёрся в коридорах агентства, говорил с господином Шином и прочими сотрудниками, так что знал, что в прежние времена Чонин снимался в кино, выступал в качестве модели, танцевал и пел. Сейчас кино и модельная сфера ему не грозили — они не для слепых. Чонин мог бы петь, но это оправдывало себя лишь в записи, а вот для шоу и выступлений не годилось, поскольку Чонин уже не настолько хорошо владел своим лицом. Его мимика оживала лишь во время танца. Танцор и хореограф от Бога — так о нём говорили, не уставая поражаться той лёгкости, с которой он продолжал танцевать на сцене даже сейчас.
И только Кёнсу знал, чего Чонину стоила эта кажущаяся «лёгкость». Он даже пошерстил в сети научные работы на эту тему, хотя так и не понял до конца механизм восприятия мира ослепшими людьми. И этот механизм отличался в случаях врождённой слепоты и приобретённой. Впрочем, Кёнсу отлично помнил, как Чонин «пробовал» сцену перед выступлением и сколько времени уходило на то, чтобы заучить клочок пространства, где предстояло танцевать. Иногда Чонин перестраивал танец из-за сцены, и это было непросто сделать, но он делал.
Многие люди, будь они на месте Чонина, давно сдались бы, столкнувшись с такими трудностями в количестве. Но Чонин не сдавался и продолжал танцевать, как бы трудно ему ни приходилось. Это вызывало ещё большее восхищение.
Чонин всё время танцевал, и это было единственной постоянной вещью в том, что касалось Чонина. И только.
В этом ключе Кёнсу и размышлял — о себе и о Чонине. Сейчас Кёнсу жил вместе с Чонином. Постель он решил пока держать в скобках, к тому же, это случилось всего один раз, и далеко не факт, что всё повторится. Так вот, Кёнсу жил вместе с Чонином и заботился о нём, проводил с ним больше времени, чем кто-либо ещё. Это отличалось от обычной работы Кёнсу. Ещё ни разу он не проводил с «мишенью» так много времени, никогда не был настолько близок к человеку, которого предстояло убить, никогда не пытался жить с «мишенью» в одном и том же ритме. Не то чтобы Кёнсу это беспокоило, но озадачивало в некоторой степени, потому что порождало новые привычки.
Кёнсу старался просыпаться немного раньше, быстро ополаскиваться в душе и бежать готовить завтрак с неизменным какао или горячим шоколадом. А ещё он привык следить за Чонином и улавливать те мгновения, когда Чонину требовалась помощь. И это медленно, но верно становилось частью его натуры. Он постоянно напоминал себе, что это заказ. Постоянно напоминал себе пункты плана и инструкции заказчика, прокручивал в голове то, что ему требовалось сделать в итоге с Чонином, но определённый порядок действий всё равно становился привычкой.
Кёнсу пришёл к выводу, что на его месте должен быть человек, испытывающий к Чонину ненависть. Спустя минуту Кёнсу отмёл этот вывод, потому что ненависть Чонин и Чип просекли бы сразу. Этот тандем поддавался немного лишь в тех случаях, когда Кёнсу шёл на поводу у искренних порывов своей души. Всякий раз, когда он искренне хотел помочь Чонину, тот либо делал крошечный шажок навстречу, либо не мешал хотя бы. И каждый раз, когда Кёнсу пытался действовать по расчёту или схитрить, Чонин превращался в монолитную стену, о которую Кёнсу при желании мог до бесконечности расшибать себе лоб. Чип был «стенкой» поживее, зато с зубами. Как показала практика, пёс не ленился пускать зубы в ход, лишь бы был повод.
Ненависть не годилась, но Кёнсу помнил и слова наставника — нельзя сближаться с «мишенью». Существовала условная граница, которую запрещалось пересекать. Дилемма в нынешнем задании заключалась именно в том, что Кёнсу просто не мог выполнить заказ без пересечения этой границы. Он долго думал об этом и пришёл именно к такому окончательному выводу. Примерил ситуацию на себя и понял, что он не станет доверять человеку, который не доверяет ему самому. Доверие по умолчанию предполагало взаимность, иначе никак. И это всё осложнялось слепотой Чонина. Слепота делала обычные способы бесполезными и требовала безусловной искренности от Кёнсу во всём. Не будет искренности — не получится выполнить заказ.
Тупик. Безнадёжный. И Кёнсу не знал, как ему поступить. Впервые он столкнулся с подобным за всё время работы в конторе. Для такого задания требовалось быть беспринципным, ни во что не верить и ни во что не ставить весь мир. Требовалось быть бездушным подонком. И любой среднестатистический человек считал убийц именно такими. Другое дело, что Кёнсу был профессионалом. Он убивал, потому что это его работа. Его этому учили, ему платили деньги, как любому служащему в любой компании. И он как раз прекрасно знал, что беспринципные убийцы подвизались в иной сфере и жили недолго. Потому что беспринципность — это хорошо, быть может, но беспринципность порождала недоверие, внушала страх всем вокруг, а страх вёл к ненависти и неприятию, и дарил кучу врагов, готовых воткнуть нож в спину. Они и втыкали. С охотой. И избежать этого нельзя, потому что у беспринципных людей нет друзей. Друзья им не нужны вовсе. Да и кто захочет дружбы человека, который ни во что не ставит ни мир вокруг, ни прочих людей? Никто.
В конторе, насколько помнил Кёнсу, работал один такой тип. И контора сама же от него избавилась, потому что — беспринципность. Ни одна организация не может существовать долго и надёжно, если не станет придерживаться принципов. Отсутствие принципов — проблема для бизнеса.
У Кёнсу же принципы имелись. Частично — собственные, частично — от наставника, частично — от конторы. И он никогда не считал себя преступником. Он просто не был человеком. Или был, но не таким, как большинство людей.
— Какие планы на сегодня? — тихо спросил он, когда Чонин устроился за столом и прикоснулся к кружке с какао.
— Обычные.
Чонин ничего больше не сказал, но немой вопрос повис над столом.
— Если не возражаешь, я отлучусь до обеда по личным делам.
Чонин пожал плечами, допил какао и исчез за дверью зеркальной комнаты вместе с Чипом.
Тем лучше.
Кёнсу торопливо переоделся, смахнул с полки ключи и выскочил из квартиры. Свою машину он оставил на подземной стоянке с месяц назад, и она никуда за это время не делась. Шивон жил за городом, но на путь туда вряд ли бы ушло много времени, если ехать на собственной машине и знать дорогу.
Просто у Кёнсу возникла потребность поговорить с наставником. Всё равно больше не с кем. И потому что это неправильно. У убийцы не должно возникать ощущения, что им играют. Есть заказ, есть мишень и есть исполнитель, который приводит замысел к нужному знаменателю. Исполнитель — движущая сила, всё зависит только от него. Это норма. Три переменные в правильном уравнении — именно так всегда говорил Шивон.
В нынешнем деле переменных оказалось куда больше, и Кёнсу ни разу с подобным не сталкивался. Ему надоело блуждать в потёмках. Ему требовался совет опытного человека, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Но уже сейчас Кёнсу перестал ощущать себя «движущей силой». Он и не был этой «движущей силой» с самого начала, потому что сроки болтались за пределами уравнения, да ещё и требовалось сделать нечто большее, чем просто убить. И тут уж в роли движущей силы выступала мишень, что вовсе никуда не годилось.
У дома Шивона Кёнсу облаяла какая-то серая и облезлая шавка. Сам Шивон распахнул перед ним дверь, шикнул на собаку и запустил Кёнсу внутрь. В молчании приготовили кофе и перебрались на летнюю террасу. Потягивали кофе и смотрели на фигурно подстриженные кусты. На ветках болтались китайские колокольчики, что мелодично звенели от легчайшего дуновения ветра.
Кёнсу временами поглядывал на Шивона. Отметил, что седины в тёмных волосах прибавилось, а сам Шивон стал суше и тоньше.
— Как белка в колесе?
— Не то слово, мастер, — тихо отозвался Кёнсу. — У меня необычный заказ. Пытался отказаться — не дали. Считают, что я лучше всего подхожу.
— Мишень?
Кёнсу достал из кармана сложенный пополам снимок и протянул Шивону. Тот развернул плотную бумагу, бросил беглый взгляд и слабо усмехнулся.
— Тебе не следовало вообще браться за заказ.
— Почему?
— Потому что он — воплощение всего того, что тебя так завораживает в людях. Хотя это лишнее. Я в курсе твоего заказа. И я советовал поручить заказ кому-нибудь другому, не тебе. Ко мне не прислушались. Результат ты знаешь, полагаю.
— Мне кажется, в этом деле два заказчика, отсюда и проблемы с исполнением.
— Кажется тебе по-другому. Ты уверен, что заказчика два. И их действительно два. Сначала мишень заказал один человек. Просто назвал цель и сообщил, что время смерти выберет он сам. Как именно умрёт мишень, его не интересовало, лишь бы наверняка. Всего через пару недель ту же мишень назвал другой человек и сразу расписал, как именно должна умереть мишень. В деталях. Контора отправила сообщение первому заказчику. Тот заплатил двойной тариф, настоял, что время смерти выберет он, как именно мишень умрёт, ему по-прежнему всё равно. Поскольку первый заказчик заплатил вдвое, а второй — один тариф и, предположительно, второй сверху за успешное выполнение, контора согласовала заказы в один.
— Всё решили деньги? — невесело уточнил Кёнсу.
— Если бы второй заказчик заплатил больше и сразу наверняка, первому заказчику отказали бы. Да, всё решили деньги.
— Я знаю второго заказчика, — поразмыслив, признался Кёнсу. — Отследил по деньгам.
— Ещё бы. Зато не знаешь первого.
— А вы, мастер?
— Тоже нет. Заказчик анонимный. Не редкость в нашей практике, сам знаешь. Насколько помню условия твоего заказа… тебе нужно добиться доверия мишени, а потом зверски убить. Убить тогда, когда разрешит первый заказчик. И убить так, как хочет второй заказчик. Как успехи?
Кёнсу задумчиво разглядывал пустую чашку в руках Шивона и молчал, а колокольчики на ветках тихо звенели. Признаваться, что всё плохо, не хотелось. Было неловко и стыдно — перед наставником. Кёнсу чувствовал себя так, словно не смог оправдать возложенные на него надежды.
— Судя по твоему выразительному молчанию, успехи оставляют желать лучшего.
— Он слепой, — глухо напомнил Кёнсу. — Ни черта не видит и никому не верит. Только сделай шаг к нему — уткнёшься в колючки. Я о доверии даже не заикаюсь. Тут бы просто понравиться хоть немного, но как?
— Ты верно сказал — он ни черта не видит, — после долгой паузы заговорил Шивон и кивнул собственным словам. — Это и есть ключ. Зрячие люди всегда могут оценить внешность человека, его жесты, мимику, поведение. Зрячих людей одним голосом не проведёшь — они читают все реакции. Зрячего человека сложнее обмануть. Любой зрячий человек считает, что он видит всех вокруг насквозь. Но твоя мишень слепая. Он ничего не видит. И он не видит ту границу, что отделяет плохих людей от хороших, понимаешь? Он не ощущает уверенности в своих оценках, потому что может полагаться только на голоса, а голоса могут лгать. Дай ему нечто большее, чем только свой голос. Дай ему ещё хоть что-нибудь, чем он сможет проверять твою искренность.
— Он и так отлично чует, когда я искренен, а когда - нет. Не хуже чует, чем его пёс-поводырь.
— Обмани его. Научи принимать ещё что-то за доказательство искренности. Убеди его, что ты — хороший. Что ты вообще единственный, кто имеет право быть с ним рядом. Докажи ему, что ты единственный, кто никогда не подведёт.
— Но как?
— Просто поверь в это сам. Сыграй. Сыграй роль человека, для которого нет ничего важнее. Сыграй роль человека, который живёт им. Сыграй роль человека, который верит ему. Если ты сам в это поверишь, в твоей игре будет доля искренности. Если будешь верить ты сам, поверит и он. А ты просто верь и не думай о сроках и условиях. Вспомнишь о них тогда, когда тебе скажут «фас». До этого живи так, словно заказа не существует.
— Но это же… — Кёнсу с изумлением уставился на Шивона. Сейчас слова Шивона противоречили всему, чему он учил Кёнсу прежде.
— Это необычное задание, ты сам говорил. Стандартные методы тут не сработают. Иногда нужно нарушать правила — в виде исключения. Я не вижу иного способа выполнить этот заказ. Лучший способ — забыть о заказе, играть роль, верить в неё до тех пор, пока заказчик не скажет «убей». С такой позиции ты идеальный исполнитель этого заказа, потому что в мишени полно того, что тебя привлекает. Твоя симпатия будет искренней, значит, шансы, что он поверит именно тебе, высоки.
Кёнсу медленно поставил чашку на перила террасы и закусил губу, терзая разум предположениями и возможными вариантами. В словах Шивона хватало рациональности, но Кёнсу смущал такой подход.
— Вы всегда предостерегали меня. Говорили, что не следует подходить к мишеням слишком близко. Говорили, что я непременно проиграю в чужом мире, если позволю себе оказаться в тени мишени. Но сейчас вы предлагаете мне сделать именно это. Мастер, как я могу победить на чужом поле и играя по чужим правилам?
— Считай, что сейчас мирное время. Я же сказал — забудь о заказе. Представь, что ты не работаешь в конторе, а работаешь на этого парня. Представь, что ты обычный. Представь, что ты живёшь с ним. И живи. О заказе вспомнишь тогда, когда придёт время. Тогда ты просто закончишь игру и выполнишь заказ, оставшись в шаге от мишени.
Кёнсу молчал, низко опустив голову. Слова Шивона по-прежнему звучали убедительно и логично, но Кёнсу претил такой расклад. Хуже того, Кёнсу не смог бы столь же внятно и логично объяснить, почему ему это не нравится. В его мотивах не хватало рациональности, зато с эмоциями получался откровенный перебор.
Шивон сжал его плечо пальцами почти до боли и тепло улыбнулся:
— Я ведь сказал, тебе не следовало браться за этот заказ, но сейчас пути назад нет. Ты справишься. Это не будет просто, но ты справишься.
Кёнсу промолчал. Убить Чонина он мог и прямо сейчас — быстро и наверняка. И это казалось ему куда более честным, чем игра по нотам в ожидании отмашки для долгой и мучительной смерти.
— Знаете, мастер, сейчас я понимаю некоторых из тех, кто ушёл из конторы. Флэш не смог выстрелить в мишень, когда мишень держала на руках ребёнка. Чжун отказался взорвать автобус, потому что в нём оказалось куда больше пассажиров, чем он рассчитывал… Иногда мне интересно, почему контора так цепляется за принципы и избавляется от тех исполнителей, которым на принципы плевать. Они ведь убивают всегда и при любом раскладе. С ними не случается осечек.
— Случаются. Посмотри на это иначе. Такие исполнители часто убивают больше, чем нужно, и привлекают лишнее внимание. Им нравится убивать. Часто они убивают совсем не так, как того требует заказ. И убивают не тех. Или убивают всех подряд. Конторе не нужны те, кто получает удовольствие от убийства. Конторе нужны… солдаты, умеющие выполнять приказы.
— Солдаты умеют думать и нарушать приказы не хуже прочих.
— Поэтому контора придерживается принципов. Ты знаешь их все. И принимать решение за тебя никто не будет. Подумай как-нибудь об этом.
Кёнсу не стал думать об этом, хотя, наверное, стоило. Но сразу после разговора с наставником он не мог размышлять о столь отвлечённых вещах. Его куда больше беспокоили сложность задания и Чонин.
Кёнсу бесшумно прикрыл за собой дверь квартиры, сбросил ботинки и вслушался в тишину. Он прошёлся по квартире, мягко ступая босыми ногами. Толкнул дверь в зеркальную комнату.
Чонин сидел на полу и гладил Чипа, разбирал пальцами длинный мех на шее. Хотя Кёнсу двигался беззвучно, Чонин всё равно повернул голову, безошибочно определив, где именно остановился Кёнсу.
— Я вернулся, — после длинной паузы тихо сообщил Кёнсу. Чонин отвернулся к Чипу и снова принялся разбирать мех. Чип счастливо жмурился и колотил по полу пушистым хвостом.
— Можно с тобой поговорить?
Кёнсу подошёл ближе и сел на пол рядом с Чонином под пристальным взглядом пса. Чонин потрепал Чипа за ухом, неохотно повернулся к Кёнсу и замер в ожидании. Ресницы затенили его глаза. Он будто бы смотрел вниз, на скрещенные ноги Кёнсу. На самом деле он, конечно же, никуда не смотрел и ничего не видел.
Кёнсу напряжённо кусал губы и размышлял о детекторах лжи. Провести машину иногда проще, чем человека. А иногда и наоборот бывает. Но Шивон верно сказал — требовалось дать Чонину ещё что-то, кроме голоса. Что-то, что подтверждало бы искренность голоса и слов.
— Чонин… — Кёнсу умолк, сделал глубокий вдох и неуверенно продолжил: — Я просто не знаю, смогу ли сказать это потом. Сейчас я всё время жду и гадаю, как долго пробуду рядом. Жду, что в любой момент ты можешь сказать, что я не нужен, и выставить меня за дверь. Я помню, ты говорил, что никого не выгоняешь — все уходят сами. Но я не хочу уходить. А если я не уйду сам… Не знаю.
Кёнсу осторожно протянул руку, коснулся запястья Чонина и притянул горячую ладонь к своей груди, прижал крепко, чтобы под смуглыми пальцами ощущалось быстрое биение сердца.
— Я хочу сказать сейчас, пока я ещё рядом.
Лицо Чонина осталось спокойным и бесстрастным, но он попытался убрать руку. Кёнсу не позволил. Он хотел, чтобы Чонин не только слышал его, но и чувствовал пульс.
— Я… Ты мне нравишься.
Как ни крути, Кёнсу сейчас сказал правду. Он сидел и ждал, всматривался в лицо Чонина, но ничего прочесть не мог. Потом Чонин резко отдёрнул руку и сжал ладонь в кулак. Полные губы искривила злая усмешка.
— Я хорошо знаю людей. Когда они встречают мне подобных, ну, всяких слепых, немых или глухих, то стараются удрать побыстрее и подальше, отгородиться как-нибудь. Относятся так, словно это не слепые, глухие или немые, а прокажённые. Словно это заразно. Прячут глаза, отдёргивают руки, стараются отделаться поскорее…
— Чонин…
— Я знаю это, — с нажимом повторил Чонин. — Я сам поступал так же. Поведение может быть разным, но суть его всегда сводится к этому — отгородиться, убежать. Хотя бы из жалости. И знаешь, я в курсе, насколько хорош в постели, но уже год как всем на это наплевать, потому что я ничего не вижу, а значит, всё равно что прокажённый. И будем честны до конца, ночка у нас получилась так себе. Тогда скажи мне, почему? Или тебя так возбуждает мысль о сексе с тем, кто не может тебя увидеть? Или ты думаешь, что я настолько оголодал без секса, что буду трахаться с кем угодно?
— Мне всё равно, будешь ты кого-нибудь трахать или практиковать полное воздержание. Я сказал, что ты мне нравишься, но я не говорил, что хочу спать с тобой. И не говорил, что испытываю к тебе жалость.
Кёнсу напряжённо наблюдал, как Чонин хмурился и закусывал губу. Видимо, пытался понять истинные мотивы Кёнсу. Пришлось вновь взять Чонина за запястье и прижать его ладонь к груди.
— Я могу повторить. Чонин, я хочу быть рядом. Но я не прошу ни о чём. Я всего лишь говорю, что ты мне нравишься. Это простая констатация факта. Всего лишь. Меня зовут Кёнсу, а не Сончжин, если ты вдруг забыл. И я сказал то, что хотел сказать. Потому что потом у меня может не быть такой возможности. Я всего лишь хочу, чтобы ты знал это. Знал, что ты мне нравишься. Это не условие, не принуждение делать выбор, не ультиматум и не жалость… Ничего такого. Это просто факт, с которым я ничего не могу поделать. Но мне будет немножко легче, если ты будешь знать. Это всё.
Кёнсу разжал пальцы, но ладонь Чонина осталась на его груди. По-прежнему бесстрастное смуглое лицо перед глазами, лишь слегка опущенные ресницы слабо подрагивали, как и кончики пальцев на груди Кёнсу. И Кёнсу впервые в жизни так сильно желал, чтобы ему поверили.
Чонин медленно отвёл руку, без спешки поднялся и двинулся к двери в компании Чипа. На пороге поколебался, повернул голову немного и уточнил:
— Сегодня обед вообще будет?
— И что тебе хотелось бы на обед?
У Чонина выразительно заворчало в животе.
— Кажется, это не имеет особого значения. Съем всё. У тебя есть полчаса.
Кёнсу вышел в коридор через минуту и отметил приоткрытую дверь ванной. На подходе верным стражем сидел Чип и мрачно смотрел на него умными глазами. «Хоть что говори и делай, а я тебе не верю». Кёнсу слабо улыбнулся и беззвучно шевельнул губами: «Посмотрим. Но куда важнее, чтобы верил он, а не ты».
— Чонин, тебе спинку потереть?
— Пошёл к чёрту… — тут же долетело в ответ приглушённое ворчание, заставившее Кёнсу довольно заулыбаться. Быстрая реакция многого стоила, если вспомнить, что Чонин прежде чаще всего выдерживал перед ответами долгие паузы. Крошечный сдвиг с мёртвой точки, но он был. Прогресс зависел теперь только от терпения и настойчивости Кёнсу. Если не спешить и не делать ошибок… возможно, этот заказ станет выполнимым.
Чип презрительно фыркнул и улёгся поперёк коридора, перекрыв путь к двери ванной окончательно. Ещё и зубы показал. У Кёнсу немедленно зачесалась укушенная не так давно кисть. Хорошо, что Чип тогда просто куснул, а не отхватил руку к чёртовой матери. А ведь мог бы. Вон зубы какие.
@темы: NC17, EXO, Kim Jongin, Kyungsoo, KaiSoo, Ie-rey, Изгоняющий кошмары, romance, Kai, fanfiction
И да, я результатом не особо довольна, но ничего лучше у меня не вышло. Кстати, там должно быть плавное затухание звука в конце, и я в душе не... представляю, какого черта ютуб вечно исправляет звук ТТ