Название: Ороборо: Арлекин
Автор: Корейский Песец/Шу-кун/Ie-rey
Пейринг/Персонаж: Кай (Ким Чонин)/Пак Чанёль, камео - Чон Юнхо
Рейтинг: NC-17
Жанр: лирическая полисАУ, романс, экшн, юмор
Размер: макси
Коллаж/арт: Румба Каталана// Areum & Evan
Предупреждения: специфические фетиши со всеми вытекающими
Размещение: запрещено
Авторские примечания: Преданность приводит к предательству, а из предательства рождается надежда. Пусан, Техас, ж/д вокзал и горячая штучка с миной в руках — для кого-то и это может стать началом романа. По заявке: КайЁль, полицейская АУ, романс. Входит в цикл миди "Ороборо"/сделайте вид, что это миди
Ссылка на оригинал КФ: ficbook.net/readfic/2976462
Чанёль торчал у окна, смотрел на едва-едва посветлевшее на востоке небо и пил апельсиновый сок прямо из коробки. Сок купил вечером. Потому что Чонин запрещал ему пить апельсиновый сок по утрам и на пустой желудок. Дескать, очень вредно для здоровья. Особенно если запивать кофе.
Кстати...
Чанёль сделал себе термоядерный по крепости кофе и принялся запивать его апельсиновым соком.
Ночью он почти не спал — отвык от холодной постели. От огромной холодной постели, где сейчас приходилось тихо лежать в гордом одиночестве.
Чонин так и не вернулся ни в полночь, ни позднее, ни вот сейчас — на рассвете. Скорее всего, либо остался спать на матах в своей проклятой школе, либо пошёл в ночную баню — там тоже можно было переночевать.
Отсутствие Чонина в отделении до полудня не вызвало у Чанёля тревоги, но когда и после полудня Чонин не появился, он забеспокоился и сунулся в кабинет капитана Бана.
— Он, кажется, уехал, — невозмутимо сообщил ему капитан. — А ты разве не в курсе? Живёшь же с ним.
— Нет, не в курсе. Может, он забыл сказать?
— Ага, конечно, — со скепсисом отозвался капитан. — Он получил разрешение на прохождение то ли стажировки, то ли на курсы какие-то. Если сдаст экзамен, получит место получше этого. Скорее всего, в береговой. Будет тренировать снайперов или ещё что-то такое, в этом духе... — Капитан Бан выразительно пошевелил пальцами в воздухе. — Думаю, он не просто так получил такую возможность. Либо протекция сверху, либо за заслуги в морской операции. Кто знает.
Чанёль тут же предположил, что без генерала Чон Юнхо тут не обошлось — не зря же тот накануне как раз заявился и уволок Чонина. Ну точно же! Вот гад!
— Это надолго?
— Две с половиной недели, — пожал плечами капитан Бан.
Чанёль вышел из кабинета, закрыл дверь за собой и сдавленно простонал в голос:
— Две, чёрт бы их подрал, с половиной недели! Да я же сдохну к чёртовой матери, с-с-су...
— Тебе нехорошо? — удивлённо вопросил пробегавший мимо коллега.
— Мне прекрасно, — огрызнулся Чанёль и убрался за свой стол.
После работы он приехал к ресторану матери, но зайти не осмелился. Просто стоял у стеклянных стен, смотрел, как внутри привычно снуёт персонал, за столиками сидят клиенты, а мама у стойки проверяет карту вин.
Не то чтобы он сожалел о поступке Чонина и том поцелуе напоказ, просто сомневался, что... Да каждая собака в отделении знала о его влюбчивости. Он влюблялся хотя бы раз в год — как минимум. Все ржали над этой его чертой. И ржали при Чонине, так что Чонин тоже был в курсе.
Тогда почему?
Сам Чанёль не испытывал никакой уверенности в том, что всегда будет рядом с Чонином. Пока что он хотел быть рядом всегда, но это «пока что». Через час, два, через день или неделю он мог влюбиться в кого-то другого, и что тогда?
Дома он долго ворочался на кровати, потом принёс подушку из комнаты Чонина, пропитанную запахами хвои и мандарина. Этот аромат успокаивал Чанёля и помогал ему уснуть, чтобы увидеть во сне Чонина.
День за днём Чанёль приходил на работу, вечером торчал у окон ресторана мамы, переминаясь с ноги на ногу, уходил домой только тогда, когда из-за озноба зубы начинали стучать, как кастаньеты, нюхал подушку, как токсикоман, засыпал и обнимал Чонина во сне.
Когда со дня отъезда Чонина минуло две с половиной недели, Чанёль вернулся с работы и обнаружил, что дверь в комнату Чонина распахнута. Он кинулся туда и замер — ноутбук, тетради, ручки и карандаши, плед из верблюжьей шерсти — всё пропало. Из шкафа вещи Чонина тоже исчезли. На столе остался лист, аккуратно сложенный в лучших традициях прошлого века: два сгиба — и три ровных и одинаковых части.
Чанёль медленно отогнул первую треть листа, затем последнюю, опустился на стул и прикипел взглядом к ровным строкам.
«Ёлли, я зашёл за вещами, не пугайся — это не ограбление. Я получил должность инструктора, как и хотел. Буду работать в другом отделении теперь. Надеюсь, ты помирился с родными и изобрёл убедительную ложь, для тебя — раз плюнуть, с твоими-то опытом и находчивостью.
Пока был далеко от тебя, много думал. О тебе. Зачёркнуто. О нас. Наверное, ты прав в определениях. Мы никогда не говорили об этом, я просто думал, что всё очевидно.
Похоже, нет.
Помнишь, я как-то говорил тебе, что я жуткий собственник? Я говорил, что ты мой. И это были не пустые слова. Мне невыносима сама мысль о том, что нужно лгать и делать вид, будто мы лишь коллеги или приятели. И... Знаешь, это было больно — слышать каждый раз твою новую ложь и жалкие оправдания, почему мы не можем остаться на ночь в доме твоей матери. Я понимаю, что выставлять наши отношения напоказ глупо, и я бы никогда этого не сделал хотя бы из уважения к твоей семье. Но одно дело — соблюдать рамки приличий, и совершенно другое — скрывать отношения от самых близких людей, прятаться и лгать.
Я надеялся, что ты наберёшься смелости и скажешь своей семье, что я тот, кто тебе дорог. И тот, с кем ты хочешь быть рядом. Или позволишь сказать это мне, если сам боишься.
Неважно, впрочем. Как оказалось, я был всего лишь парнем, с которым ты просто трахался. В этом случае... прости меня за то, что доставил столько проблем. Хотя — опять же — думаю, тебе не составит труда выкрутиться и придумать новую ложь. Или можешь не придумывать ничего, я постараюсь всё исправить, потому что для меня ты никогда не был парнем, с которым я просто трахался. Всё-таки из нас двоих именно я оказался сентиментальным романтиком и дураком.
Если ты дочитаешь до конца это письмо, буду рад. Написать это было трудно, но всё же проще, чем сказать при встрече. К тому же, если честно, я не хочу тебя видеть. Предпочёл бы забыть.
Перечитал сейчас всё, что написал, и посмеялся над собой. Моя обида выглядит несколько по-детски, да? Неважно.
Я думал, что нашёл в тебе свой дом. Показалось.
Прости».
Чанёль прижал руку с письмом ко лбу и зажмурился крепко-крепко — до ярких кругов перед закрытыми глазами.
Потом он торчал под хлопьями снега, смотрел через стекло в зал и не отводил глаз от сидевшего за стойкой Чонина. Тот медленно потягивал через трубочку молочный коктейль и наблюдал за матерью Чанёля, которая игнорировала его. Демонстративно. Но Чонин не уходил.
Чанёль успел окоченеть на улице, поэтому ушёл раньше, сжимая ледяными пальцами письмо в кармане.
Утром капитан Бан вручил ему ключ.
— Чонин забегал, просил вернуть тебе ключ от квартиры в общежитии.
Чанёль кивнул и сунул ключ в ящик стола.
Какая разница теперь...
В кармане лежало смятое письмо — Чанёль уже выучил его наизусть. Ещё немного позднее стало не до этого, потому что пришлось просматривать дела из старого архива. Одна стопка с документами расползлась, понадобилось отрезать кусок провода, чтобы перевязать бумаги. Чанёль вытянул из кармана нож и удивлённо уставился на подвеску с опалом. Камень больше не переливался радужными оттенками и не сиял. Он потускнел, «погас», казался серым и невзрачным.
Чанёль потёр опал между ладонями, но это не помогло. Хотел протереть тканью, но вовремя вспомнил, что Чонин, кажется, говорил, что камень хрупкий и нежный, могут остаться царапины. Но все попытки Чанёля вернуть камню былые яркость и цвет ни к чему не привели.
Каждый вечер он вновь и вновь торчал у стекла и смотрел на Чонина, околачивавшегося у стойки с решительным видом. Мама по-прежнему его игнорировала, но зря. Уж Чанёль отлично знал, насколько Чонин упрямый.
Замёрзнув, Чанёль тяжко вздохнул и побрёл к машине. Он не оглянулся и не увидел, как мать смотрела ему вслед. И не видел, как она после перевела взгляд на Чонина, затем направилась к стойке.
Чонин вздрогнул от резкого стука и вскинул голову.
— Добрый ве...
— Оставь свои хорошие манеры — они сейчас не слишком-то уместны после твоей выходки. И ты сюда каждый день мотаешься уж точно не для того, чтобы блеснуть манерами в приличном обществе. Я так понимаю, у тебя есть что сказать. Думаешь, это стоит того, чтобы я послушала?
— Определённо, — с железной уверенностью подтвердил Чонин.
— Тогда присядь и начинай. С чего-нибудь. Пока я в настроении тебя слушать.
Чонин дождался, пока сядет мать Чанёля, затем опустился на табурет и переплёл пальцы обеих рук, вздохнул и заговорил негромко, стараясь никуда не смотреть — только на гладкую поверхность стойки.
Чанёль явился на следующий день и растерянно остановился у прозрачной преграды, внимательным взглядом обвёл весь зал, но Чонина не увидел. Это было сильным ударом. Оказывается, он привык к этому — видеть Чонина каждый вечер, смотреть издали. Сегодня Чонин не пришёл в ресторан, и мир Чанёля снова разбился вдребезги. Именно тогда, когда он немного успокоился.
Он сделал шаг назад, второй, повернулся к машине и застыл, раскрыв рот от изумления. Перед ним стояла мать. Она зябко куталась в тёплую шаль и смотрела на него строго и одновременно устало.
— Ну и долго ты будешь под окнами мяться? Зайти не судьба? Обязательно надо простыть и слечь с температурой, чтобы всё само собой образовалось?
— Мама...
— Ну что? Живо давай, ну! Какой же ты всё-таки ребёнок... Такой длинный вымахал, а ума всё равно нет.
Чанёль послушно зашёл в ресторан, позволил умыть себя тёплой водой и принялся вытирать руки бумажным полотенцем, потом отыскал мать в одной из отдельных кабинок. Она сидела за низким столиком и расставляла тарелки и миски с едой.
— Садись.
Чанёль тихо опустился на подушки и взял палочки. Мать позволила ему в тишине съесть половину порции салата из осьминогов, только тогда завела речь о деле.
— Что он отощал, что ты. Смотреть противно.
— Мама...
— Я говорила с ним. Вчера. Теперь хочу тебя послушать.
— Э... О чём же мне говорить?
— О нём. Или о себе. Или о вас обоих? И как так вышло?
— Не знаю. — Чанёль отодвинул тарелку.
— Я про то, что ты вдруг с ним. Он же недавно приехал, да? Когда же ты успел? Или это было на спор?
— Какой ещё спор? Я же не студент больше, а взрослые люди спорят на более умные вещи.
— Уж конечно. Так как тебя так угораздило?
Чанёль виновато повертел в руке палочки для еды, отложил их и с трудом проговорил:
— Просто увидел его... и всё. А он ещё улыбался мне. Ты видела его улыбку, знаешь. — Чанёль поправил ворот свитера и прикрыл глаза. — Он сказал, что я красивый. Остальное... как-то само по себе вышло.
Когда мать громко всхлипнула, Чанёль убито понурился. Она торопливо вытерла глаза и придвинула ему чашку с чаем.
— Совсем меня не бережёшь, обормот. И себя тоже. Ты любишь его?
— Что? Я... — Чанёль растерянно смотрел на чаинки в подкрашенной воде и не знал, что сказать.
— Посмотри на себя только... — Мать снова всхлипнула и прижала к глазам салфетку. — Бледный весь, днями под окнами топчешься, как потерянный щенок. И только и делал, что смотрел на него. Знаешь, что он мне сказал?
— Просил что-то передать? — вскинулся и оживился невольно Чанёль.
— Господи... — Мать всплеснула руками и разрыдалась. Чанёль пересел к ней, обнял и принялся гладить по голове и плечам, глупо уговаривая не плакать, говорил, что всё хорошо. Говорил и сам себе не верил. Какое уж тут «хорошо»? Ему бы ненавидеть Чонина за это — появился и перевернул всё с ног на голову, но не получалось. Оба виноваты, как ни крути.
Мать немного успокоилась, вытерла лицо салфеткой и помотала головой.
— Ничего он тебе не передавал. Он ко мне приходил. И говорил только со мной. Он так сказал мне, мол, госпожа Пак, вы мать Чанёля, поэтому должны меня понять лучше, чем кто-либо ещё. Потому что вы любите его. И потому что я тоже его люблю. Наглец эдакий, — мать вздохнула. — Попросил прощения за то, что сделал. Дескать, это было глупо и по-детски, но он считал, что я имею право знать и не жить во лжи. Сказал, что не нужно прогонять тебя из-за него. Лучше прогнать только его, а ты ни в чём не виноват. Попросил помириться с тобой и обещал, что больше не будет крутиться рядом с тобой. И что же теперь с вами делать, а? Как теперь быть? Отец сердится, Юра все глаза выплакала, скучает. И ты тут ещё... А такие солнечные были, когда приезжали. И теперь вот... Сынок, ты любишь его или нет? Если блажь такая, то так и скажи. Но если... если нет, то...
— То что тогда? — упавшим голосом уточнил Чанёль. Потому что не блажь. Потому что... Чонин его любит, оказывается. Козёл. Хоть бы раз прямым текстом сказал, а не разворачивался с гордым видом и не сбегал, оставляя Чанёля в прострации с кучей намёков в стиле «догадайся сам». Ну, то есть, наверное, догадаться можно было, но Чанёль никогда не называл себя гением, чтобы с лёгкостью щёлкать такие шарады. И вообще, влюблённые люди всегда тормозят — это нормально.
— То... — мать опять вздохнула, — и такое бывает, что уж теперь.
— Что?! — опешил Чанёль от неожиданности ответа. — И ты не будешь против, если я... мы... ну то есть...
— Я не хочу видеть, как ты мучаешься. И не хочу видеть, как мучается он. Всё это время вы были безупречны, никому плохо из-за вас не было. Почему я должна быть против? Я хотела бы другого для тебя, но ты же моя кровиночка. Как я могу желать тебе несчастья? Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я хоть когда-нибудь оставляла тебя одного? Разве это не я всегда тебя поддерживала? И когда ты в полицию пошёл, скандал какой был, помнишь? Разве я тебя не поддержала? Ну что ж ты дурной такой? И врал мне ещё. Смотрел в глаза и врал...
Мать опять разрыдалась, и Чанёль снова успокаивал её, извинялся и уговаривал не плакать. Впрочем, худшее уже осталось позади — он знал, что мать против не будет. Это — самое важное.
Этот вечер был самым длинным в жизни Чанёля. По просьбе матери он рассказывал о Чонине. Она то улыбалась и гладила его по щеке, то снова начинала плакать и причитать, но не из-за Чонина, а из-за скрытности сына. Говорила, что они так много потеряли времени, и постоянно требовала объяснить причину такого недоверия со стороны Чанёля.
— Понимаешь... — Чанёль повертел в руках палочки и положил их на стол. — Ты знаешь, я так часто влюбляюсь. И это быстро проходит. Я всё время боюсь, что вдруг это... Вдруг я снова...
— Обычно как это бывает? Как долго?
Чанёль задумался, вспоминая.
— По-моему, дольше месяца ни разу не было.
— Сейчас дольше?
— Ну...
— И хоть раз ты таким убитым был?
— Нет, но...
— В любви, мальчик мой, правил не бывает. Уж не знаю, что там у вас такое, но тебе сейчас очень больно — это заметно. Поэтому мне всё равно, влюблён ты или любишь, просто тебе сейчас он нужен. Очень. Пусть так будет, как ты хочешь.
— Но... уже никак не будет. — Чанёль помрачнел и опустил голову. — Он же сказал тебе, что всё кончено.
— Господи! И что? Ну и что, что он так сказал? А ты что? Так просто вот смиришься и руки опустишь? И я ещё должна тобой гордиться? Ты в полиции работаешь, в конце-то концов. Узнай, где он, поговори с ним, дай в морду, если надо, чтобы мозги на место встали. Ну или дубинкой по голове, закинул на плечо — и вперёд.
— Мама... — Чанёль уставился на мать во все глаза. — Ты что такое говоришь?
— То, что положено говорить мужчине в таких случаях. Раскис мне тут. Завтра же поговори с ним. И я буду ждать вас обоих к ужину. Завтра, уж так и быть, тут покормлю вас, оболтусов. Бесстыжие! Глаза бы мои вас не видели! Старой женщине нервы мотаете!
— Какой старой женщине? Где ты старую женщи... Ой! — Чанёлю досталось сухоньким, но крепким материнским кулачком по плечу.
— Поговори мне тут! Чтоб притащил завтра свою птичку на верёвке, если потребуется.
Чанёль грустно подумал, что это, скорее, Чонин его на верёвке притащит. Мама тоже хороша — «дай в морду». Это инструктору по тэквондо в морду дать? Угу, как же...
Но поговорить с Чонином надо в самом деле.
Пусть скажет в лицо Чанёлю, что любит.
А то взял и ушёл молча.
Козёл.
Через полчаса пришёл вызов от капитана Бана: кто-то оставил мину в круглосуточном торговом центре.
Вокруг торгового центра скопились патрульки, среди них красовались даже два фургона с характерными пометками — кинологи.
— Собак-то зачем? — удивился мимоходом Чанёль.
— А чтобы были, — огрызнулся обычно спокойный и сдержанный капитан Бан. Видимо, даже он разволновался. — Где тебя носило?
— Нигде. Я же сразу приехал. Что тут?
Они зашли в торговый центр и двинулись к лестнице.
— Этот придурок на третьем в кафе. Естественно там полно народа, и он никому не позволил уйти. На нём мина. Или это уже бомба? Короче, хрень с таймером. Пикает. Там по времени два часа. Взрывчатки на нём около пяти кило, если не больше. Требует пять миллионов в евро вот прямо сейчас, иначе взорвёт всё к чёртовой матери. Вроде бы. Такими были его требования полчаса назад. Теперь он требует...
— Человеческих жертвоприношений?
— Поязви мне тут. Человека для переговоров он требует. Хочет ещё что-то.
— Угу. И кто пойдёт?
— Ты.
— Чего? Меня в жертву? — Чанёль остановился на последней ступеньке у цифры «два», нарисованной на стене, и возмущённо уставился на капитана. — Почему я? Я же просто лейтенант. И меня не готовили к ведению переговоров. Чёрт, господин капитан, что я ему говорить-то буду? И вспомните историю — парламентёры всегда плохо кончали.
— Что-нибудь да скажешь — у тебя рот никогда не закрывается, балаболка. Тебя решили послать, потому что у тебя язык хорошо подвешен. Ты кого угодно заболтать можешь.
— Поэтому и решили. Послать. Ага.
— Не придирайся к словам. Отправить.
— Угу, а то в случае «послать» есть нюансы, — вошёл в роль парламентёра Чанёль.
— Так ты пойдёшь или нет?
— Прямо сейчас?
— А когда? Завтра после взрыва? Тик-так. Времени мало.
— Ладно, так что мне ему говорить-то?
— Куртку снимай. Смотри сам по ситуации. Дескать, деньги будут, надо подождать. И потяни время, пока ждём снайперов. Постарайся его подвести к окну, что ли. Ну и погляди, что с миной, можно ли вообще стрелять. Разберёшься, не первый же раз. Ты в полиции уже три года, не новичок. Всё снимай!
— Что значит «всё»?! — возмутился Чанёль и отдал куртку капитану.
— Свитер тоже. И пистолет отдай. Он должен видеть, что ты без оружия и не представляешь никакой угрозы. Рожу попроще и смотри ласково.
— Ласково?
— И не рычи. То должен быть обаятельным и симпатичным, расположи его к себе. Пусть вообще смотрит на тебя влюблёнными глазами. Задури ему голову, короче, и время потяни. И к окну гада, к окну. Пистолет!
Чанёль неохотно отдал оружие капитану, свитер и перчатки, поправил светлую рубашку и передёрнул плечами от озноба. В торговом центре было тепло, но поручение капитана Бана так освежало, что мороз по коже продирал.
— Готов?
— Конечно нет. Ну я пошёл?
— Надень это, — капитан вручил ему гарнитуру, которую он послушно нацепил на ухо. — Включено. Радиус — пятьсот метров.
Чанёль вздохнул, проверил телефон в кармане джинсов и стал медленно подниматься по лестнице на третий этаж, где засел террорист.
В кафе Чанёля ждала дивная картина: все посетители и персонал лежали на полу и таращились на него большими испуганными глазами, «виновник торжества» торчал в углу под прикрытием барной стойки.
Террористом оказался бодрый мужичок лет шестидесяти, коренастый и плотный, с цепкими руками и обритой, словно у буддистского монаха, головой. На нём был военный жилет, перехваченный ремнём на поясе. На ремне крепился таймер, который показывал один час и пятьдесят минут с секундами. А ещё террорист держал в руках тяжёлый пистолет с длинным стволом. Если из такого пальнуть в голову, от головы ничего не останется.
Чанёль на всякий случай поднял вверх руки, чтобы террорист убедился в его безвредности. Тот жестом велел ему приблизиться. Чанёль сделал несколько шагов по прямой, обогнул три столика и остановился в паре метров от террориста.
— Доброй ночи, — выдал он и широко улыбнулся, не придумав ничего другого. — Вы хорошо поели?
Террорист как-то странно на него уставился и моргнул.
— Я вообще не ел. Поешь тут... Ты кто такой? Тебя на улице подобрали, что ли?
— Э, нет. Лейтенант Пак, вообще-то. — Чанёль демонстративно оттянул карман на джинсах и двумя пальцами выудил корочки, протянул дедку. Тот взял, внимательно изучил документ вдоль и поперёк, нахмурился. Чанёль перестал улыбаться и попытался скопировать собственное выражение лица на фотографии в документах.
— Так лучше?
— Да, спасибо. — Террорист вернул ему корочки и напыжился. — Так, мне нужны пять миллионов евро и...
— Велосипед и фонарик? — предположил Чанёль, припомнив анекдот о террористах, захвативших винный погреб.
— Нет, вертолёт.
— Это вы зря. Велосипед не такой приметный, выследить сложнее.
— А ты юморист, как я погляжу...
— Цель не вижу. Лейтенант Пак, вы можете выманить цель из укрытия? — прозвучало в ухе у Чанёля, и он сохранил самообладание не без труда, потому что этот низкий голос принадлежал Чонину.
— Не думаю, — ответил сразу и Чонину, и террористу Чанёль.
— Не юморист? А так бодро начал, — проворчал террорист, разглядывая Чанёля ещё внимательнее.
— Мне нужно разобраться с бомбой. Она на террористе? Скорее всего, вмонтирована в жилет, так? — продолжил расспрашивать Чонин.
— Да, я тут пошутить пытался и разрядить обстановку. Вы бы поели, на полный желудок веселее дела делать. Так вы уверены, что хотите только денег и вертолёт? Велосипед точно не хотите? А фонарик?
— Таймер на час сорок шесть?
— Да, тут и вертолёт посадить проблематично. Чисто технически. А велосипед я лично могу припарковать там, где скажете...
— Посмотрите, у него есть в руках пульт или что-то похожее? Он в любой момент может взорвать бомбу сам или от него уже ничего не зависит?
— Кстати, эта штука, — Чанёль указал на жилет слегка сбитого с толка словесной атакой террориста, — вы, правда, можете взорвать её в любой момент? Или она...
— Она взорвётся либо по таймеру, либо в том случае, если со мной что-нибудь случится, — любезно ответил Чанёлю террорист.
— Чёрт, — прозвучало в ухе у Чанёля, затем Чонин кому-то приглушённо пояснил: — Трансмиттер, скорее всего. Лейтенант Пак, помимо таймера вы видите на жилете какие-нибудь мигающие детали?
— Паршиво, а что это у вас мигает на груди слева?
— Передатчик, отслеживающий мой пульс.
— Не стрелять, — резко скомандовал Чонин и вновь приглушённо велел кому-то отозвать группу захвата. Но поздно.
Чанёль затосковал, когда у лестницы замаячили тёмные силуэты, а террорист ухватил его за шкирку и упёр в подбородок холодное дуло пистолета.
— А ну стоять! Дёрнетесь — будете потом его голову по кусочкам в пакетик собирать! Ну-ка...
Террорист сдёрнул с уха Чанёля гарнитуру и рыкнул в микрофон:
— Пять миллионов и вертолёт. Через час! У меня заканчивается терпение!
Разбив гарнитуру, террорист вновь ухватил Чанёля за шиворот и потащил к другой лестнице, прикрываясь им как щитом. Ситуация стремительно портилась, и Чанёль не знал, что делать в этой патовой ситуации. Хуже того, ему ещё никогда так сильно не хотелось опять услышать спокойный голос Чонина. Снайперы... Точно, капитан Бан говорил же, а до Чанёля не дошло. Он совсем забыл, что теперь Чонин...
— Эй! — Террорист резко дёрнул Чанёля, развернув к лестнице и больно ткнув дулом пистолета. — Брось оружие!
Они стояли на площадке малой лестницы у спуска, а на ступенях, ведущих на четвёртый этаж, стоял на одном колене Чонин и обеими руками держал лёгкую штурмовую винтовку без оптики. Простой чёрный комбинезон без нашивок, взъерошенные волосы — от ветра, наверное, спустился с крыши... Красивый... Чанёль невольно слабо улыбнулся ему.
Террорист тихо выругался и попятился, утягивая за собой Чанёля. Чонин поднялся на ноги и с той же скоростью двинулся следом. Молчание и спокойствие его заставляли террориста нервничать.
— Брось оружие, я сказал! Или пристрелю этого умника! — Чанёль поморщился, когда в него вновь ощутимо ткнули дулом пистолета. — Всё равно ты ничего мне не сделаешь. А если сделаешь, нас троих будут долго смывать с этих стен. Если стены вообще уцелеют, конечно.
Как об стенку горох. Чонин будто бы и вовсе не слушал дедка и не опускал винтовку. Спускался по лестнице с той же скоростью и ничего не говорил. Только пристально смотрел из-под тяжёлой длинной чёлки. На месте террориста Чанёль бы всё бросил и дал стрекоча, потому что под таким взглядом было жутко неуютно — до дрожи в коленях.
— Я с тобой разговариваю. Ты же не думаешь, что пока у меня бомба и заложник...
Чонин внезапно чуть опустил дуло винтовки и выстрелил.
— А-а-а, сволочь!.. — заорал от боли Чанёль и тяжело плюхнулся на пол, прижав ладонь к бедру. Пальцы и джинсы залило красным, и он застонал от боли.
— Придурок, ты не в того попал, — хмыкнул террорист и заткнулся после следующего выстрела, выбившего у него пистолет из рук и оторвавшего большой палец на правой руке. Мозгов, правда, он не растерял и кинулся вниз по лестнице. Чонин опустил винтовку и поправил слева наушник с микрофоном.
— Сядьте ему на хвост, пусть отъедет туда, где народа поменьше, тогда открывайте огонь. Заложника у него больше нет. И вызовите скорую. Ранен офицер, огнестрельное сквозное правого бедра, артерия не задета, кость тоже цела, кровотечение...
Чонин опустился на колено рядом с Чанёлем и отложил винтовку, отбросил в сторону ладонь Чанёля и осмотрел рану, потом расстегнул на Чанёле ремень и с его помощью перетянул ногу над раной, чтобы остановить кровотечение.
— Козёл. Ты меня подстрелил, — грустно пробормотал Чанёль, разглядывая Чонина. Смотрел на склонённую голову, на чёлку, завесившую глаза, твёрдо сжатые полные губы и подбородок с любимой ямочкой.
— Потому что таких идиотов, как ты, отстреливать надо. На кой чёрт ты в переговорщики полез?
— Эй! Ты. В меня. Стрелял! На минуточку, да? Всегда знал, что ты мечтаешь всадить мне пулю в задницу. Козёл ты...
— На минуточку, да? — передразнил его Чонин. — Я тебе пулю в ногу всадил вообще-то. Задница с другой стороны. Твои тылы надёжно прикрывал террорист собственной... гм... грудью. И не волнуйся, я знал, куда стреляю. Всё будет хорошо. Поваляешься немного на койке, отдохнёшь. Считай, что у тебя отпуск на две-три недельки.
— Иди ты в задницу! Ты в меня стрелял! Поверить не могу! В меня!
— Думаешь, надо было позволить ему утащить тебя с собой и потом грохнуть? И в задницу не получится, ты же меня бросил.
Чанёль понимал, что Чонин прав, и что террорист избавился бы от него в любом случае, но всё равно было жутко обидно, что его подстрелили, словно какого-то преступника.
Стоп!
— Я тебя бросил? Сдохнуть хочешь? Это ты трусливо удрал и даже не попрощался!
— Я письмо тебе написал, — возмутился Чонин.
— Исключительно для того, чтобы оставить за собой последнее слово!
— Что?!
— А то! Я, что, должен общаться с тобой посредством переписки? Ты в каком веке вообще живёшь, ископаемое? И ты даже не оставил адрес, куда слать свои возмущения и возражения! Как есть козёл! И вообще...
Чонин сжал пальцами волосы у него на затылке и прижался губами к его губам, мягко прикусил кончик языка, собственным после провёл по нижней губе, отстранился, чтобы через миг прислониться лбом ко лбу Чанёля.
— Прости... — Прикрыв глаза, едва слышно повторил: — Прости, Ёлли.
— И ещё камень погас, — с горечью в голосе пробормотал Чанёль, прижав к себе Чонина крепче, — тот, что ты подарил. И... всё плохо. Без тебя. И... ты вернёшься? Не будет больше лжи, обещаю. И я...
— Помолчи. А ещё лучше — потеряй сознание. Потом поговорим. Сейчас... не слишком удобно. — Чонин отодвинулся вовремя, чтобы набежавшие полицейские не застали любопытную картину. Следом набежали медики и всерьёз взялись за Чанёля. Он искал взглядом Чонина, но не находил, а после стало не до этого.
Чонина он увидел на третий день своего пребывания в больничной палате. Проснулся — и увидел. Чонин что-то заворачивал во влажную салфетку и пристраивал на подоконнике.
— Не прошло и года... — сонно проворчал Чанёль и зажмурился, потёр глаза пальцами и поморгал. Ну мало ли, вдруг галлюцинация.
«Галлюцинация» передвинула ширму так, чтобы перекрыть обзор всем вошедшим в палату, и присела на край койки. Горячая ладонь легла на лоб Чанёля.
— И как самочувствие?
— Так... как будто в меня стреляли и даже попали.
— Попробуй найти в этом плюсы. Ты же оптимист.
Чанёль на миг задумался, потом просиял.
— Это ты так решил меня пометить?
— М-м-м?
— Ну ведь след останется. Типа метка. Твоя. Ты же у нас собственник, ага?
— Не ага. Об этом я не думал, но знаешь... — Чонин закусил нижнюю губу, разглядывая Чанёля из-под спадавшей на глаза чёлки.
— Да-да?
— Нет, ничего.
— Эй...
— Новости рассказать?
— Ну давай, — подумав, согласился Чанёль.
— Поймали террориста того, бывший военный. У него с головой проблемы. Слегка. Та мина на вокзале — его рук дело. Но в тот раз он не рассчитал Х-фактор в твоём лице. И подумать не мог, что какой-то полицейский в свой выходной обнаружит проститутку с миной раньше положенного. Си-четыре он, кстати, покупал у тех контрабандистов, которых сейчас берут за жабры военные, но это уже не дело полиции. Это же дело официально закрыто. Тебе там, кстати, собираются какую-то медаль даже вручить и послать отдыхать в Японию на горячие источники.
— Послать, да?
— Ну отправить, — поразмыслив, предложил более удобный синоним Чонин.
— Одного отправить?
— Естественно.
— А можно нас вместе?
Чонин тут же ядовито прокомментировал:
— Представляю буквально воочию сие душераздирающее зрелище. Если учесть твою уникальную склонность огребать себе на пятую точку даже по выходным и в праздники, то мы влипнем в историю, едва сойдём с самолёта в Японии. А потом нас будет провожать всё население Японии в полном составе, махать вслед мокрыми от слёз платками и умолять, чтобы мы никогда больше не возвращались в эту благословенную до нашего нашествия страну.
— Тебе бы только позубоскалить, да? Когда ты стал таким треплом?
— Беру уроки у лучшего. Как вспоминаю, что ты вешал на уши террористу, так вздрагиваю от ужаса и просыпаюсь в холодном поту. Иногда даже задаюсь вопросом: ты сам вообще слушаешь, что говоришь-то?
Чонин вдруг поднялся и отступил к окну, смахнул с подоконника скомканную салфетку и опять присел на край койки, медленно развернул салфетку и положил на ладонь Чанёля ту самую подвеску с опалом.
— Вот. С ним всё в порядке.
Камень в самом деле сиял и переливался всеми цветами радуги точно так же, как в тот день, когда Чонин подарил его Чанёлю.
— Но... почему?
— Я же тебе говорил, он любит чистоту. Грязь убивает его. Надо было просто окунуть его в чистую воду и дать высохнуть.
— А-а-а... — протянул Чанёль, завороженно любуясь сиянием «арлекина». Потом тихо спросил, не отводя глаз от камня: — Ты вернёшься домой... ко мне?
— Считаешь, в этом вопросе есть необходимость? — после долгой паузы отозвался Чонин. И Чанёль посмотрел на него, залюбовался так же, как камнем.
— А разве нет?
Чонин покачал головой и сверкнул ослепительной улыбкой, той самой, по которой Чанёль так скучал.
— Мне проще приказать сердцу остановиться, чем... без тебя жить. Всё, что я могу — вернуться или уехать как можно дальше от тебя.
— Первый вариант, пожалуйста. Второй не подходит нам обоим. Полежишь со мной рядом?
— Если только просто полежать. С твоей ногой на большее рассчитывать пока не приходится.
— Пф... Сам подстрелил — сам и мучайся теперь. Так ты полежишь?
Чонин молча улёгся рядом с ним на койке, повернулся на бок и бросил ладонь ему на грудь. Он накрыл горячую ладонь собственной и умиротворённо прикрыл глаза, согревшись теплом Чонина почти мгновенно.
— Без своей птички я совсем замёрз, — прошептал он.
— Назови так ещё разок — я тебе в другой ноге новое вентиляционное отверстие прострелю, — тут же обрычал его Чонин. — Бесплатно.
— Угу. Я тут подумал... а если ты ограничишься пальцами?
Тихий вздох рядом с ухом и дрожь под ладонью, преступно громкое биение сердца.
— Не будь эгоистом. Я же сдохну. И вообще, не дразни. У меня почти месяц секса не было.
— К твоему сведенью — у меня тоже, — грустно пробормотал Чанёль.
— Давай страдать вместе, — подумав, предложил Чонин.
— Мне не хочется. Ты мог бы... мог бы...
— Нет.
— Нет? — возмутился Чанёль.
— Нет, — повторил Чонин и уткнулся лбом ему в плечо. — Я не железный, Ёлли. Просто поправляйся поскорее, пока мы оба не сдохли. Потом будет всё, что захочешь.
— Прямо уж так и всё.
— Угу.
— Тогда хочу танец.
— Что?
— Ты станцуешь для меня, ладно? С раздеванием в конце.
— А тебе не треснет? — хмыкнул Чонин, вытянувшись на спине и подложив руки под голову.
— Ты сам сказал, что я могу захотеть всё, что пожелаю.
— Кажется, погорячился. — Чонин приподнялся, склонился над Чанёлем и потёрся носом о его щеку. Осталось бросить ладонь Чонину на затылок и подставить губы для поцелуя. Мягкого и долгого, запутанного и нежного. Горячие пальцы тронули скулу Чанёля, и поцелуй стал глубже и жарче, с ощутимыми нотками сдерживаемой страсти.
Чонин немного отстранился, позволив Чанёлю сделать вдох и ощутить такой родной аромат хвои и мандарина. Яркая улыбка на смуглом лице как добивание.
— Я обещал, что лжи больше не будет, да? — прошептал Чанёль, кончиком пальца обводя контур улыбки. — Так вот, я... люблю тебя.
Чонин закусил нижнюю губу на миг и потом снова просиял улыбкой.
— Знаю.
— И это всё, что ты можешь мне ответить?!
— М-м-м... А ты хочешь услышать что-то ещё?
— Ты!!! Да ты!..
Чонин увернулся от удара подушкой, слетел с койки, сшиб ширму и удрал из палаты за миг до того, как Чанёль швырнул подушку ему вслед.
Подушка встретилась с лицом врача, проходившего мимо палаты и заполнявшего на ходу какой-то журнал.
Чанёль зажмурился и зарычал от бессильной ярости.
— Ну только подожди у меня! Вот выберусь из этой койки, и я найду твою наглую задницу! И плевать на все твои пояса и даны, и прочую боевую муть! Будешь сутками стриптиз танцевать!
— Сынок?.. — внезапно прозвучал голос матери. Чанёль уставился на ошарашенную мать, потом полюбовался на ехидно улыбающегося Чонина, заглянувшего в палату из коридора.
Чанёлю впервые хотелось заорать так же, как в далёком-далёком детстве: «Мама, а он меня обижает!» Останавливали его лишь два соображения: во-первых, он уже далеко не ребёнок; во-вторых, он точно знал, что его чувства к Чонину взаимны, и Чонин сказал ему о своих чувствах первым, но иными словами.
Было ещё и третье соображение — Чонин не мог не отомстить за «птичку» — просто оно Чанёля не устраивало.
«Мне проще приказать сердцу остановиться, чем... без тебя жить».
«Мне тоже, Чонин-и. Мне тоже».
Автор: Корейский Песец/Шу-кун/Ie-rey
Пейринг/Персонаж: Кай (Ким Чонин)/Пак Чанёль, камео - Чон Юнхо
Рейтинг: NC-17
Жанр: лирическая полисАУ, романс, экшн, юмор
Размер: макси
Коллаж/арт: Румба Каталана// Areum & Evan
Предупреждения: специфические фетиши со всеми вытекающими
Размещение: запрещено
Авторские примечания: Преданность приводит к предательству, а из предательства рождается надежда. Пусан, Техас, ж/д вокзал и горячая штучка с миной в руках — для кого-то и это может стать началом романа. По заявке: КайЁль, полицейская АУ, романс. Входит в цикл миди "Ороборо"/сделайте вид, что это миди
Ссылка на оригинал КФ: ficbook.net/readfic/2976462
11. И такое бывает
11. И такое бывает
Чанёль торчал у окна, смотрел на едва-едва посветлевшее на востоке небо и пил апельсиновый сок прямо из коробки. Сок купил вечером. Потому что Чонин запрещал ему пить апельсиновый сок по утрам и на пустой желудок. Дескать, очень вредно для здоровья. Особенно если запивать кофе.
Кстати...
Чанёль сделал себе термоядерный по крепости кофе и принялся запивать его апельсиновым соком.
Ночью он почти не спал — отвык от холодной постели. От огромной холодной постели, где сейчас приходилось тихо лежать в гордом одиночестве.
Чонин так и не вернулся ни в полночь, ни позднее, ни вот сейчас — на рассвете. Скорее всего, либо остался спать на матах в своей проклятой школе, либо пошёл в ночную баню — там тоже можно было переночевать.
Отсутствие Чонина в отделении до полудня не вызвало у Чанёля тревоги, но когда и после полудня Чонин не появился, он забеспокоился и сунулся в кабинет капитана Бана.
— Он, кажется, уехал, — невозмутимо сообщил ему капитан. — А ты разве не в курсе? Живёшь же с ним.
— Нет, не в курсе. Может, он забыл сказать?
— Ага, конечно, — со скепсисом отозвался капитан. — Он получил разрешение на прохождение то ли стажировки, то ли на курсы какие-то. Если сдаст экзамен, получит место получше этого. Скорее всего, в береговой. Будет тренировать снайперов или ещё что-то такое, в этом духе... — Капитан Бан выразительно пошевелил пальцами в воздухе. — Думаю, он не просто так получил такую возможность. Либо протекция сверху, либо за заслуги в морской операции. Кто знает.
Чанёль тут же предположил, что без генерала Чон Юнхо тут не обошлось — не зря же тот накануне как раз заявился и уволок Чонина. Ну точно же! Вот гад!
— Это надолго?
— Две с половиной недели, — пожал плечами капитан Бан.
Чанёль вышел из кабинета, закрыл дверь за собой и сдавленно простонал в голос:
— Две, чёрт бы их подрал, с половиной недели! Да я же сдохну к чёртовой матери, с-с-су...
— Тебе нехорошо? — удивлённо вопросил пробегавший мимо коллега.
— Мне прекрасно, — огрызнулся Чанёль и убрался за свой стол.
После работы он приехал к ресторану матери, но зайти не осмелился. Просто стоял у стеклянных стен, смотрел, как внутри привычно снуёт персонал, за столиками сидят клиенты, а мама у стойки проверяет карту вин.
Не то чтобы он сожалел о поступке Чонина и том поцелуе напоказ, просто сомневался, что... Да каждая собака в отделении знала о его влюбчивости. Он влюблялся хотя бы раз в год — как минимум. Все ржали над этой его чертой. И ржали при Чонине, так что Чонин тоже был в курсе.
Тогда почему?
Сам Чанёль не испытывал никакой уверенности в том, что всегда будет рядом с Чонином. Пока что он хотел быть рядом всегда, но это «пока что». Через час, два, через день или неделю он мог влюбиться в кого-то другого, и что тогда?
Дома он долго ворочался на кровати, потом принёс подушку из комнаты Чонина, пропитанную запахами хвои и мандарина. Этот аромат успокаивал Чанёля и помогал ему уснуть, чтобы увидеть во сне Чонина.
День за днём Чанёль приходил на работу, вечером торчал у окон ресторана мамы, переминаясь с ноги на ногу, уходил домой только тогда, когда из-за озноба зубы начинали стучать, как кастаньеты, нюхал подушку, как токсикоман, засыпал и обнимал Чонина во сне.
Когда со дня отъезда Чонина минуло две с половиной недели, Чанёль вернулся с работы и обнаружил, что дверь в комнату Чонина распахнута. Он кинулся туда и замер — ноутбук, тетради, ручки и карандаши, плед из верблюжьей шерсти — всё пропало. Из шкафа вещи Чонина тоже исчезли. На столе остался лист, аккуратно сложенный в лучших традициях прошлого века: два сгиба — и три ровных и одинаковых части.
Чанёль медленно отогнул первую треть листа, затем последнюю, опустился на стул и прикипел взглядом к ровным строкам.
«Ёлли, я зашёл за вещами, не пугайся — это не ограбление. Я получил должность инструктора, как и хотел. Буду работать в другом отделении теперь. Надеюсь, ты помирился с родными и изобрёл убедительную ложь, для тебя — раз плюнуть, с твоими-то опытом и находчивостью.
Пока был далеко от тебя, много думал. О тебе. Зачёркнуто. О нас. Наверное, ты прав в определениях. Мы никогда не говорили об этом, я просто думал, что всё очевидно.
Похоже, нет.
Помнишь, я как-то говорил тебе, что я жуткий собственник? Я говорил, что ты мой. И это были не пустые слова. Мне невыносима сама мысль о том, что нужно лгать и делать вид, будто мы лишь коллеги или приятели. И... Знаешь, это было больно — слышать каждый раз твою новую ложь и жалкие оправдания, почему мы не можем остаться на ночь в доме твоей матери. Я понимаю, что выставлять наши отношения напоказ глупо, и я бы никогда этого не сделал хотя бы из уважения к твоей семье. Но одно дело — соблюдать рамки приличий, и совершенно другое — скрывать отношения от самых близких людей, прятаться и лгать.
Я надеялся, что ты наберёшься смелости и скажешь своей семье, что я тот, кто тебе дорог. И тот, с кем ты хочешь быть рядом. Или позволишь сказать это мне, если сам боишься.
Неважно, впрочем. Как оказалось, я был всего лишь парнем, с которым ты просто трахался. В этом случае... прости меня за то, что доставил столько проблем. Хотя — опять же — думаю, тебе не составит труда выкрутиться и придумать новую ложь. Или можешь не придумывать ничего, я постараюсь всё исправить, потому что для меня ты никогда не был парнем, с которым я просто трахался. Всё-таки из нас двоих именно я оказался сентиментальным романтиком и дураком.
Если ты дочитаешь до конца это письмо, буду рад. Написать это было трудно, но всё же проще, чем сказать при встрече. К тому же, если честно, я не хочу тебя видеть. Предпочёл бы забыть.
Перечитал сейчас всё, что написал, и посмеялся над собой. Моя обида выглядит несколько по-детски, да? Неважно.
Я думал, что нашёл в тебе свой дом. Показалось.
Прости».
Чанёль прижал руку с письмом ко лбу и зажмурился крепко-крепко — до ярких кругов перед закрытыми глазами.
Потом он торчал под хлопьями снега, смотрел через стекло в зал и не отводил глаз от сидевшего за стойкой Чонина. Тот медленно потягивал через трубочку молочный коктейль и наблюдал за матерью Чанёля, которая игнорировала его. Демонстративно. Но Чонин не уходил.
Чанёль успел окоченеть на улице, поэтому ушёл раньше, сжимая ледяными пальцами письмо в кармане.
Утром капитан Бан вручил ему ключ.
— Чонин забегал, просил вернуть тебе ключ от квартиры в общежитии.
Чанёль кивнул и сунул ключ в ящик стола.
Какая разница теперь...
В кармане лежало смятое письмо — Чанёль уже выучил его наизусть. Ещё немного позднее стало не до этого, потому что пришлось просматривать дела из старого архива. Одна стопка с документами расползлась, понадобилось отрезать кусок провода, чтобы перевязать бумаги. Чанёль вытянул из кармана нож и удивлённо уставился на подвеску с опалом. Камень больше не переливался радужными оттенками и не сиял. Он потускнел, «погас», казался серым и невзрачным.
Чанёль потёр опал между ладонями, но это не помогло. Хотел протереть тканью, но вовремя вспомнил, что Чонин, кажется, говорил, что камень хрупкий и нежный, могут остаться царапины. Но все попытки Чанёля вернуть камню былые яркость и цвет ни к чему не привели.
Каждый вечер он вновь и вновь торчал у стекла и смотрел на Чонина, околачивавшегося у стойки с решительным видом. Мама по-прежнему его игнорировала, но зря. Уж Чанёль отлично знал, насколько Чонин упрямый.
Замёрзнув, Чанёль тяжко вздохнул и побрёл к машине. Он не оглянулся и не увидел, как мать смотрела ему вслед. И не видел, как она после перевела взгляд на Чонина, затем направилась к стойке.
Чонин вздрогнул от резкого стука и вскинул голову.
— Добрый ве...
— Оставь свои хорошие манеры — они сейчас не слишком-то уместны после твоей выходки. И ты сюда каждый день мотаешься уж точно не для того, чтобы блеснуть манерами в приличном обществе. Я так понимаю, у тебя есть что сказать. Думаешь, это стоит того, чтобы я послушала?
— Определённо, — с железной уверенностью подтвердил Чонин.
— Тогда присядь и начинай. С чего-нибудь. Пока я в настроении тебя слушать.
Чонин дождался, пока сядет мать Чанёля, затем опустился на табурет и переплёл пальцы обеих рук, вздохнул и заговорил негромко, стараясь никуда не смотреть — только на гладкую поверхность стойки.
Чанёль явился на следующий день и растерянно остановился у прозрачной преграды, внимательным взглядом обвёл весь зал, но Чонина не увидел. Это было сильным ударом. Оказывается, он привык к этому — видеть Чонина каждый вечер, смотреть издали. Сегодня Чонин не пришёл в ресторан, и мир Чанёля снова разбился вдребезги. Именно тогда, когда он немного успокоился.
Он сделал шаг назад, второй, повернулся к машине и застыл, раскрыв рот от изумления. Перед ним стояла мать. Она зябко куталась в тёплую шаль и смотрела на него строго и одновременно устало.
— Ну и долго ты будешь под окнами мяться? Зайти не судьба? Обязательно надо простыть и слечь с температурой, чтобы всё само собой образовалось?
— Мама...
— Ну что? Живо давай, ну! Какой же ты всё-таки ребёнок... Такой длинный вымахал, а ума всё равно нет.
Чанёль послушно зашёл в ресторан, позволил умыть себя тёплой водой и принялся вытирать руки бумажным полотенцем, потом отыскал мать в одной из отдельных кабинок. Она сидела за низким столиком и расставляла тарелки и миски с едой.
— Садись.
Чанёль тихо опустился на подушки и взял палочки. Мать позволила ему в тишине съесть половину порции салата из осьминогов, только тогда завела речь о деле.
— Что он отощал, что ты. Смотреть противно.
— Мама...
— Я говорила с ним. Вчера. Теперь хочу тебя послушать.
— Э... О чём же мне говорить?
— О нём. Или о себе. Или о вас обоих? И как так вышло?
— Не знаю. — Чанёль отодвинул тарелку.
— Я про то, что ты вдруг с ним. Он же недавно приехал, да? Когда же ты успел? Или это было на спор?
— Какой ещё спор? Я же не студент больше, а взрослые люди спорят на более умные вещи.
— Уж конечно. Так как тебя так угораздило?
Чанёль виновато повертел в руке палочки для еды, отложил их и с трудом проговорил:
— Просто увидел его... и всё. А он ещё улыбался мне. Ты видела его улыбку, знаешь. — Чанёль поправил ворот свитера и прикрыл глаза. — Он сказал, что я красивый. Остальное... как-то само по себе вышло.
Когда мать громко всхлипнула, Чанёль убито понурился. Она торопливо вытерла глаза и придвинула ему чашку с чаем.
— Совсем меня не бережёшь, обормот. И себя тоже. Ты любишь его?
— Что? Я... — Чанёль растерянно смотрел на чаинки в подкрашенной воде и не знал, что сказать.
— Посмотри на себя только... — Мать снова всхлипнула и прижала к глазам салфетку. — Бледный весь, днями под окнами топчешься, как потерянный щенок. И только и делал, что смотрел на него. Знаешь, что он мне сказал?
— Просил что-то передать? — вскинулся и оживился невольно Чанёль.
— Господи... — Мать всплеснула руками и разрыдалась. Чанёль пересел к ней, обнял и принялся гладить по голове и плечам, глупо уговаривая не плакать, говорил, что всё хорошо. Говорил и сам себе не верил. Какое уж тут «хорошо»? Ему бы ненавидеть Чонина за это — появился и перевернул всё с ног на голову, но не получалось. Оба виноваты, как ни крути.
Мать немного успокоилась, вытерла лицо салфеткой и помотала головой.
— Ничего он тебе не передавал. Он ко мне приходил. И говорил только со мной. Он так сказал мне, мол, госпожа Пак, вы мать Чанёля, поэтому должны меня понять лучше, чем кто-либо ещё. Потому что вы любите его. И потому что я тоже его люблю. Наглец эдакий, — мать вздохнула. — Попросил прощения за то, что сделал. Дескать, это было глупо и по-детски, но он считал, что я имею право знать и не жить во лжи. Сказал, что не нужно прогонять тебя из-за него. Лучше прогнать только его, а ты ни в чём не виноват. Попросил помириться с тобой и обещал, что больше не будет крутиться рядом с тобой. И что же теперь с вами делать, а? Как теперь быть? Отец сердится, Юра все глаза выплакала, скучает. И ты тут ещё... А такие солнечные были, когда приезжали. И теперь вот... Сынок, ты любишь его или нет? Если блажь такая, то так и скажи. Но если... если нет, то...
— То что тогда? — упавшим голосом уточнил Чанёль. Потому что не блажь. Потому что... Чонин его любит, оказывается. Козёл. Хоть бы раз прямым текстом сказал, а не разворачивался с гордым видом и не сбегал, оставляя Чанёля в прострации с кучей намёков в стиле «догадайся сам». Ну, то есть, наверное, догадаться можно было, но Чанёль никогда не называл себя гением, чтобы с лёгкостью щёлкать такие шарады. И вообще, влюблённые люди всегда тормозят — это нормально.
— То... — мать опять вздохнула, — и такое бывает, что уж теперь.
— Что?! — опешил Чанёль от неожиданности ответа. — И ты не будешь против, если я... мы... ну то есть...
— Я не хочу видеть, как ты мучаешься. И не хочу видеть, как мучается он. Всё это время вы были безупречны, никому плохо из-за вас не было. Почему я должна быть против? Я хотела бы другого для тебя, но ты же моя кровиночка. Как я могу желать тебе несчастья? Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я хоть когда-нибудь оставляла тебя одного? Разве это не я всегда тебя поддерживала? И когда ты в полицию пошёл, скандал какой был, помнишь? Разве я тебя не поддержала? Ну что ж ты дурной такой? И врал мне ещё. Смотрел в глаза и врал...
Мать опять разрыдалась, и Чанёль снова успокаивал её, извинялся и уговаривал не плакать. Впрочем, худшее уже осталось позади — он знал, что мать против не будет. Это — самое важное.
Этот вечер был самым длинным в жизни Чанёля. По просьбе матери он рассказывал о Чонине. Она то улыбалась и гладила его по щеке, то снова начинала плакать и причитать, но не из-за Чонина, а из-за скрытности сына. Говорила, что они так много потеряли времени, и постоянно требовала объяснить причину такого недоверия со стороны Чанёля.
— Понимаешь... — Чанёль повертел в руках палочки и положил их на стол. — Ты знаешь, я так часто влюбляюсь. И это быстро проходит. Я всё время боюсь, что вдруг это... Вдруг я снова...
— Обычно как это бывает? Как долго?
Чанёль задумался, вспоминая.
— По-моему, дольше месяца ни разу не было.
— Сейчас дольше?
— Ну...
— И хоть раз ты таким убитым был?
— Нет, но...
— В любви, мальчик мой, правил не бывает. Уж не знаю, что там у вас такое, но тебе сейчас очень больно — это заметно. Поэтому мне всё равно, влюблён ты или любишь, просто тебе сейчас он нужен. Очень. Пусть так будет, как ты хочешь.
— Но... уже никак не будет. — Чанёль помрачнел и опустил голову. — Он же сказал тебе, что всё кончено.
— Господи! И что? Ну и что, что он так сказал? А ты что? Так просто вот смиришься и руки опустишь? И я ещё должна тобой гордиться? Ты в полиции работаешь, в конце-то концов. Узнай, где он, поговори с ним, дай в морду, если надо, чтобы мозги на место встали. Ну или дубинкой по голове, закинул на плечо — и вперёд.
— Мама... — Чанёль уставился на мать во все глаза. — Ты что такое говоришь?
— То, что положено говорить мужчине в таких случаях. Раскис мне тут. Завтра же поговори с ним. И я буду ждать вас обоих к ужину. Завтра, уж так и быть, тут покормлю вас, оболтусов. Бесстыжие! Глаза бы мои вас не видели! Старой женщине нервы мотаете!
— Какой старой женщине? Где ты старую женщи... Ой! — Чанёлю досталось сухоньким, но крепким материнским кулачком по плечу.
— Поговори мне тут! Чтоб притащил завтра свою птичку на верёвке, если потребуется.
Чанёль грустно подумал, что это, скорее, Чонин его на верёвке притащит. Мама тоже хороша — «дай в морду». Это инструктору по тэквондо в морду дать? Угу, как же...
Но поговорить с Чонином надо в самом деле.
Пусть скажет в лицо Чанёлю, что любит.
А то взял и ушёл молча.
Козёл.
Через полчаса пришёл вызов от капитана Бана: кто-то оставил мину в круглосуточном торговом центре.
12. Последствия дебюта Пак Чанёля в роли парламентёра
12. Последствия дебюта Пак Чанёля в роли парламентёра
Вокруг торгового центра скопились патрульки, среди них красовались даже два фургона с характерными пометками — кинологи.
— Собак-то зачем? — удивился мимоходом Чанёль.
— А чтобы были, — огрызнулся обычно спокойный и сдержанный капитан Бан. Видимо, даже он разволновался. — Где тебя носило?
— Нигде. Я же сразу приехал. Что тут?
Они зашли в торговый центр и двинулись к лестнице.
— Этот придурок на третьем в кафе. Естественно там полно народа, и он никому не позволил уйти. На нём мина. Или это уже бомба? Короче, хрень с таймером. Пикает. Там по времени два часа. Взрывчатки на нём около пяти кило, если не больше. Требует пять миллионов в евро вот прямо сейчас, иначе взорвёт всё к чёртовой матери. Вроде бы. Такими были его требования полчаса назад. Теперь он требует...
— Человеческих жертвоприношений?
— Поязви мне тут. Человека для переговоров он требует. Хочет ещё что-то.
— Угу. И кто пойдёт?
— Ты.
— Чего? Меня в жертву? — Чанёль остановился на последней ступеньке у цифры «два», нарисованной на стене, и возмущённо уставился на капитана. — Почему я? Я же просто лейтенант. И меня не готовили к ведению переговоров. Чёрт, господин капитан, что я ему говорить-то буду? И вспомните историю — парламентёры всегда плохо кончали.
— Что-нибудь да скажешь — у тебя рот никогда не закрывается, балаболка. Тебя решили послать, потому что у тебя язык хорошо подвешен. Ты кого угодно заболтать можешь.
— Поэтому и решили. Послать. Ага.
— Не придирайся к словам. Отправить.
— Угу, а то в случае «послать» есть нюансы, — вошёл в роль парламентёра Чанёль.
— Так ты пойдёшь или нет?
— Прямо сейчас?
— А когда? Завтра после взрыва? Тик-так. Времени мало.
— Ладно, так что мне ему говорить-то?
— Куртку снимай. Смотри сам по ситуации. Дескать, деньги будут, надо подождать. И потяни время, пока ждём снайперов. Постарайся его подвести к окну, что ли. Ну и погляди, что с миной, можно ли вообще стрелять. Разберёшься, не первый же раз. Ты в полиции уже три года, не новичок. Всё снимай!
— Что значит «всё»?! — возмутился Чанёль и отдал куртку капитану.
— Свитер тоже. И пистолет отдай. Он должен видеть, что ты без оружия и не представляешь никакой угрозы. Рожу попроще и смотри ласково.
— Ласково?
— И не рычи. То должен быть обаятельным и симпатичным, расположи его к себе. Пусть вообще смотрит на тебя влюблёнными глазами. Задури ему голову, короче, и время потяни. И к окну гада, к окну. Пистолет!
Чанёль неохотно отдал оружие капитану, свитер и перчатки, поправил светлую рубашку и передёрнул плечами от озноба. В торговом центре было тепло, но поручение капитана Бана так освежало, что мороз по коже продирал.
— Готов?
— Конечно нет. Ну я пошёл?
— Надень это, — капитан вручил ему гарнитуру, которую он послушно нацепил на ухо. — Включено. Радиус — пятьсот метров.
Чанёль вздохнул, проверил телефон в кармане джинсов и стал медленно подниматься по лестнице на третий этаж, где засел террорист.
В кафе Чанёля ждала дивная картина: все посетители и персонал лежали на полу и таращились на него большими испуганными глазами, «виновник торжества» торчал в углу под прикрытием барной стойки.
Террористом оказался бодрый мужичок лет шестидесяти, коренастый и плотный, с цепкими руками и обритой, словно у буддистского монаха, головой. На нём был военный жилет, перехваченный ремнём на поясе. На ремне крепился таймер, который показывал один час и пятьдесят минут с секундами. А ещё террорист держал в руках тяжёлый пистолет с длинным стволом. Если из такого пальнуть в голову, от головы ничего не останется.
Чанёль на всякий случай поднял вверх руки, чтобы террорист убедился в его безвредности. Тот жестом велел ему приблизиться. Чанёль сделал несколько шагов по прямой, обогнул три столика и остановился в паре метров от террориста.
— Доброй ночи, — выдал он и широко улыбнулся, не придумав ничего другого. — Вы хорошо поели?
Террорист как-то странно на него уставился и моргнул.
— Я вообще не ел. Поешь тут... Ты кто такой? Тебя на улице подобрали, что ли?
— Э, нет. Лейтенант Пак, вообще-то. — Чанёль демонстративно оттянул карман на джинсах и двумя пальцами выудил корочки, протянул дедку. Тот взял, внимательно изучил документ вдоль и поперёк, нахмурился. Чанёль перестал улыбаться и попытался скопировать собственное выражение лица на фотографии в документах.
— Так лучше?
— Да, спасибо. — Террорист вернул ему корочки и напыжился. — Так, мне нужны пять миллионов евро и...
— Велосипед и фонарик? — предположил Чанёль, припомнив анекдот о террористах, захвативших винный погреб.
— Нет, вертолёт.
— Это вы зря. Велосипед не такой приметный, выследить сложнее.
— А ты юморист, как я погляжу...
— Цель не вижу. Лейтенант Пак, вы можете выманить цель из укрытия? — прозвучало в ухе у Чанёля, и он сохранил самообладание не без труда, потому что этот низкий голос принадлежал Чонину.
— Не думаю, — ответил сразу и Чонину, и террористу Чанёль.
— Не юморист? А так бодро начал, — проворчал террорист, разглядывая Чанёля ещё внимательнее.
— Мне нужно разобраться с бомбой. Она на террористе? Скорее всего, вмонтирована в жилет, так? — продолжил расспрашивать Чонин.
— Да, я тут пошутить пытался и разрядить обстановку. Вы бы поели, на полный желудок веселее дела делать. Так вы уверены, что хотите только денег и вертолёт? Велосипед точно не хотите? А фонарик?
— Таймер на час сорок шесть?
— Да, тут и вертолёт посадить проблематично. Чисто технически. А велосипед я лично могу припарковать там, где скажете...
— Посмотрите, у него есть в руках пульт или что-то похожее? Он в любой момент может взорвать бомбу сам или от него уже ничего не зависит?
— Кстати, эта штука, — Чанёль указал на жилет слегка сбитого с толка словесной атакой террориста, — вы, правда, можете взорвать её в любой момент? Или она...
— Она взорвётся либо по таймеру, либо в том случае, если со мной что-нибудь случится, — любезно ответил Чанёлю террорист.
— Чёрт, — прозвучало в ухе у Чанёля, затем Чонин кому-то приглушённо пояснил: — Трансмиттер, скорее всего. Лейтенант Пак, помимо таймера вы видите на жилете какие-нибудь мигающие детали?
— Паршиво, а что это у вас мигает на груди слева?
— Передатчик, отслеживающий мой пульс.
— Не стрелять, — резко скомандовал Чонин и вновь приглушённо велел кому-то отозвать группу захвата. Но поздно.
Чанёль затосковал, когда у лестницы замаячили тёмные силуэты, а террорист ухватил его за шкирку и упёр в подбородок холодное дуло пистолета.
— А ну стоять! Дёрнетесь — будете потом его голову по кусочкам в пакетик собирать! Ну-ка...
Террорист сдёрнул с уха Чанёля гарнитуру и рыкнул в микрофон:
— Пять миллионов и вертолёт. Через час! У меня заканчивается терпение!
Разбив гарнитуру, террорист вновь ухватил Чанёля за шиворот и потащил к другой лестнице, прикрываясь им как щитом. Ситуация стремительно портилась, и Чанёль не знал, что делать в этой патовой ситуации. Хуже того, ему ещё никогда так сильно не хотелось опять услышать спокойный голос Чонина. Снайперы... Точно, капитан Бан говорил же, а до Чанёля не дошло. Он совсем забыл, что теперь Чонин...
— Эй! — Террорист резко дёрнул Чанёля, развернув к лестнице и больно ткнув дулом пистолета. — Брось оружие!
Они стояли на площадке малой лестницы у спуска, а на ступенях, ведущих на четвёртый этаж, стоял на одном колене Чонин и обеими руками держал лёгкую штурмовую винтовку без оптики. Простой чёрный комбинезон без нашивок, взъерошенные волосы — от ветра, наверное, спустился с крыши... Красивый... Чанёль невольно слабо улыбнулся ему.
Террорист тихо выругался и попятился, утягивая за собой Чанёля. Чонин поднялся на ноги и с той же скоростью двинулся следом. Молчание и спокойствие его заставляли террориста нервничать.
— Брось оружие, я сказал! Или пристрелю этого умника! — Чанёль поморщился, когда в него вновь ощутимо ткнули дулом пистолета. — Всё равно ты ничего мне не сделаешь. А если сделаешь, нас троих будут долго смывать с этих стен. Если стены вообще уцелеют, конечно.
Как об стенку горох. Чонин будто бы и вовсе не слушал дедка и не опускал винтовку. Спускался по лестнице с той же скоростью и ничего не говорил. Только пристально смотрел из-под тяжёлой длинной чёлки. На месте террориста Чанёль бы всё бросил и дал стрекоча, потому что под таким взглядом было жутко неуютно — до дрожи в коленях.
— Я с тобой разговариваю. Ты же не думаешь, что пока у меня бомба и заложник...
Чонин внезапно чуть опустил дуло винтовки и выстрелил.
— А-а-а, сволочь!.. — заорал от боли Чанёль и тяжело плюхнулся на пол, прижав ладонь к бедру. Пальцы и джинсы залило красным, и он застонал от боли.
— Придурок, ты не в того попал, — хмыкнул террорист и заткнулся после следующего выстрела, выбившего у него пистолет из рук и оторвавшего большой палец на правой руке. Мозгов, правда, он не растерял и кинулся вниз по лестнице. Чонин опустил винтовку и поправил слева наушник с микрофоном.
— Сядьте ему на хвост, пусть отъедет туда, где народа поменьше, тогда открывайте огонь. Заложника у него больше нет. И вызовите скорую. Ранен офицер, огнестрельное сквозное правого бедра, артерия не задета, кость тоже цела, кровотечение...
Чонин опустился на колено рядом с Чанёлем и отложил винтовку, отбросил в сторону ладонь Чанёля и осмотрел рану, потом расстегнул на Чанёле ремень и с его помощью перетянул ногу над раной, чтобы остановить кровотечение.
— Козёл. Ты меня подстрелил, — грустно пробормотал Чанёль, разглядывая Чонина. Смотрел на склонённую голову, на чёлку, завесившую глаза, твёрдо сжатые полные губы и подбородок с любимой ямочкой.
— Потому что таких идиотов, как ты, отстреливать надо. На кой чёрт ты в переговорщики полез?
— Эй! Ты. В меня. Стрелял! На минуточку, да? Всегда знал, что ты мечтаешь всадить мне пулю в задницу. Козёл ты...
— На минуточку, да? — передразнил его Чонин. — Я тебе пулю в ногу всадил вообще-то. Задница с другой стороны. Твои тылы надёжно прикрывал террорист собственной... гм... грудью. И не волнуйся, я знал, куда стреляю. Всё будет хорошо. Поваляешься немного на койке, отдохнёшь. Считай, что у тебя отпуск на две-три недельки.
— Иди ты в задницу! Ты в меня стрелял! Поверить не могу! В меня!
— Думаешь, надо было позволить ему утащить тебя с собой и потом грохнуть? И в задницу не получится, ты же меня бросил.
Чанёль понимал, что Чонин прав, и что террорист избавился бы от него в любом случае, но всё равно было жутко обидно, что его подстрелили, словно какого-то преступника.
Стоп!
— Я тебя бросил? Сдохнуть хочешь? Это ты трусливо удрал и даже не попрощался!
— Я письмо тебе написал, — возмутился Чонин.
— Исключительно для того, чтобы оставить за собой последнее слово!
— Что?!
— А то! Я, что, должен общаться с тобой посредством переписки? Ты в каком веке вообще живёшь, ископаемое? И ты даже не оставил адрес, куда слать свои возмущения и возражения! Как есть козёл! И вообще...
Чонин сжал пальцами волосы у него на затылке и прижался губами к его губам, мягко прикусил кончик языка, собственным после провёл по нижней губе, отстранился, чтобы через миг прислониться лбом ко лбу Чанёля.
— Прости... — Прикрыв глаза, едва слышно повторил: — Прости, Ёлли.
— И ещё камень погас, — с горечью в голосе пробормотал Чанёль, прижав к себе Чонина крепче, — тот, что ты подарил. И... всё плохо. Без тебя. И... ты вернёшься? Не будет больше лжи, обещаю. И я...
— Помолчи. А ещё лучше — потеряй сознание. Потом поговорим. Сейчас... не слишком удобно. — Чонин отодвинулся вовремя, чтобы набежавшие полицейские не застали любопытную картину. Следом набежали медики и всерьёз взялись за Чанёля. Он искал взглядом Чонина, но не находил, а после стало не до этого.
Чонина он увидел на третий день своего пребывания в больничной палате. Проснулся — и увидел. Чонин что-то заворачивал во влажную салфетку и пристраивал на подоконнике.
— Не прошло и года... — сонно проворчал Чанёль и зажмурился, потёр глаза пальцами и поморгал. Ну мало ли, вдруг галлюцинация.
«Галлюцинация» передвинула ширму так, чтобы перекрыть обзор всем вошедшим в палату, и присела на край койки. Горячая ладонь легла на лоб Чанёля.
— И как самочувствие?
— Так... как будто в меня стреляли и даже попали.
— Попробуй найти в этом плюсы. Ты же оптимист.
Чанёль на миг задумался, потом просиял.
— Это ты так решил меня пометить?
— М-м-м?
— Ну ведь след останется. Типа метка. Твоя. Ты же у нас собственник, ага?
— Не ага. Об этом я не думал, но знаешь... — Чонин закусил нижнюю губу, разглядывая Чанёля из-под спадавшей на глаза чёлки.
— Да-да?
— Нет, ничего.
— Эй...
— Новости рассказать?
— Ну давай, — подумав, согласился Чанёль.
— Поймали террориста того, бывший военный. У него с головой проблемы. Слегка. Та мина на вокзале — его рук дело. Но в тот раз он не рассчитал Х-фактор в твоём лице. И подумать не мог, что какой-то полицейский в свой выходной обнаружит проститутку с миной раньше положенного. Си-четыре он, кстати, покупал у тех контрабандистов, которых сейчас берут за жабры военные, но это уже не дело полиции. Это же дело официально закрыто. Тебе там, кстати, собираются какую-то медаль даже вручить и послать отдыхать в Японию на горячие источники.
— Послать, да?
— Ну отправить, — поразмыслив, предложил более удобный синоним Чонин.
— Одного отправить?
— Естественно.
— А можно нас вместе?
Чонин тут же ядовито прокомментировал:
— Представляю буквально воочию сие душераздирающее зрелище. Если учесть твою уникальную склонность огребать себе на пятую точку даже по выходным и в праздники, то мы влипнем в историю, едва сойдём с самолёта в Японии. А потом нас будет провожать всё население Японии в полном составе, махать вслед мокрыми от слёз платками и умолять, чтобы мы никогда больше не возвращались в эту благословенную до нашего нашествия страну.
— Тебе бы только позубоскалить, да? Когда ты стал таким треплом?
— Беру уроки у лучшего. Как вспоминаю, что ты вешал на уши террористу, так вздрагиваю от ужаса и просыпаюсь в холодном поту. Иногда даже задаюсь вопросом: ты сам вообще слушаешь, что говоришь-то?
Чонин вдруг поднялся и отступил к окну, смахнул с подоконника скомканную салфетку и опять присел на край койки, медленно развернул салфетку и положил на ладонь Чанёля ту самую подвеску с опалом.
— Вот. С ним всё в порядке.
Камень в самом деле сиял и переливался всеми цветами радуги точно так же, как в тот день, когда Чонин подарил его Чанёлю.
— Но... почему?
— Я же тебе говорил, он любит чистоту. Грязь убивает его. Надо было просто окунуть его в чистую воду и дать высохнуть.
— А-а-а... — протянул Чанёль, завороженно любуясь сиянием «арлекина». Потом тихо спросил, не отводя глаз от камня: — Ты вернёшься домой... ко мне?
— Считаешь, в этом вопросе есть необходимость? — после долгой паузы отозвался Чонин. И Чанёль посмотрел на него, залюбовался так же, как камнем.
— А разве нет?
Чонин покачал головой и сверкнул ослепительной улыбкой, той самой, по которой Чанёль так скучал.
— Мне проще приказать сердцу остановиться, чем... без тебя жить. Всё, что я могу — вернуться или уехать как можно дальше от тебя.
— Первый вариант, пожалуйста. Второй не подходит нам обоим. Полежишь со мной рядом?
— Если только просто полежать. С твоей ногой на большее рассчитывать пока не приходится.
— Пф... Сам подстрелил — сам и мучайся теперь. Так ты полежишь?
Чонин молча улёгся рядом с ним на койке, повернулся на бок и бросил ладонь ему на грудь. Он накрыл горячую ладонь собственной и умиротворённо прикрыл глаза, согревшись теплом Чонина почти мгновенно.
— Без своей птички я совсем замёрз, — прошептал он.
— Назови так ещё разок — я тебе в другой ноге новое вентиляционное отверстие прострелю, — тут же обрычал его Чонин. — Бесплатно.
— Угу. Я тут подумал... а если ты ограничишься пальцами?
Тихий вздох рядом с ухом и дрожь под ладонью, преступно громкое биение сердца.
— Не будь эгоистом. Я же сдохну. И вообще, не дразни. У меня почти месяц секса не было.
— К твоему сведенью — у меня тоже, — грустно пробормотал Чанёль.
— Давай страдать вместе, — подумав, предложил Чонин.
— Мне не хочется. Ты мог бы... мог бы...
— Нет.
— Нет? — возмутился Чанёль.
— Нет, — повторил Чонин и уткнулся лбом ему в плечо. — Я не железный, Ёлли. Просто поправляйся поскорее, пока мы оба не сдохли. Потом будет всё, что захочешь.
— Прямо уж так и всё.
— Угу.
— Тогда хочу танец.
— Что?
— Ты станцуешь для меня, ладно? С раздеванием в конце.
— А тебе не треснет? — хмыкнул Чонин, вытянувшись на спине и подложив руки под голову.
— Ты сам сказал, что я могу захотеть всё, что пожелаю.
— Кажется, погорячился. — Чонин приподнялся, склонился над Чанёлем и потёрся носом о его щеку. Осталось бросить ладонь Чонину на затылок и подставить губы для поцелуя. Мягкого и долгого, запутанного и нежного. Горячие пальцы тронули скулу Чанёля, и поцелуй стал глубже и жарче, с ощутимыми нотками сдерживаемой страсти.
Чонин немного отстранился, позволив Чанёлю сделать вдох и ощутить такой родной аромат хвои и мандарина. Яркая улыбка на смуглом лице как добивание.
— Я обещал, что лжи больше не будет, да? — прошептал Чанёль, кончиком пальца обводя контур улыбки. — Так вот, я... люблю тебя.
Чонин закусил нижнюю губу на миг и потом снова просиял улыбкой.
— Знаю.
— И это всё, что ты можешь мне ответить?!
— М-м-м... А ты хочешь услышать что-то ещё?
— Ты!!! Да ты!..
Чонин увернулся от удара подушкой, слетел с койки, сшиб ширму и удрал из палаты за миг до того, как Чанёль швырнул подушку ему вслед.
Подушка встретилась с лицом врача, проходившего мимо палаты и заполнявшего на ходу какой-то журнал.
Чанёль зажмурился и зарычал от бессильной ярости.
— Ну только подожди у меня! Вот выберусь из этой койки, и я найду твою наглую задницу! И плевать на все твои пояса и даны, и прочую боевую муть! Будешь сутками стриптиз танцевать!
— Сынок?.. — внезапно прозвучал голос матери. Чанёль уставился на ошарашенную мать, потом полюбовался на ехидно улыбающегося Чонина, заглянувшего в палату из коридора.
Чанёлю впервые хотелось заорать так же, как в далёком-далёком детстве: «Мама, а он меня обижает!» Останавливали его лишь два соображения: во-первых, он уже далеко не ребёнок; во-вторых, он точно знал, что его чувства к Чонину взаимны, и Чонин сказал ему о своих чувствах первым, но иными словами.
Было ещё и третье соображение — Чонин не мог не отомстить за «птичку» — просто оно Чанёля не устраивало.
«Мне проще приказать сердцу остановиться, чем... без тебя жить».
«Мне тоже, Чонин-и. Мне тоже».
@темы: humor, NC17, action, EXO, Kim Jongin, Park Chanyeol, Ie-rey, KaiYeol, romance, Kai, fanfiction